славный ресторан!
Чудесных в Ялте див не счесть,
их больше что ни год,
за что же иностранцам честь
мой город отдаёт?
За то, что в самый грозный час
сплотила нас беда,
а дружбу мы без громких фраз
приветствуем всегда.
Дели с открытою душой
и горе, и успех.
А Рузвельт был тогда большой
авторитет у всех.
Политики аэрозоль
коварен и бедов:
английский помнит порт Бристоль
дым транспортных судов.
Кольцо блокад и бед разжав,
познав победный путь,
здесь, в Ялте, главы трёх держав
вершили мира суть.
В Ливадии хранит дворец
средь перечня потерь,
какой нашёл себе конец
фашистский лютый зверь.
Так сладок в зной арбуз для рта,
как сладок город мой,
когда иду по Рузвельта,
в тени её, домой…
«Бристоль»
Забуриться, что ль, в кабак «Бристоль»?
«Южным» ресторанчик звался нежно.
Здесь мелькнули юность и надежды —
в этом-то и всей печали соль.
Ресторанчик «Южный» – шум и чад,
шарм послевоенный, блеск и драки,
о прошедших днях сейчас молчат
новоиспечённые писаки.
Говорят, помпезным стал «Бристоль»,
но могу на это лишь заметить:
как салюту звёзд не обесцветить, —
Айседоре не затмить Ассоль.
Грина и Есенина люблю!
Вспомню их – и в сердце словно талость.
Сколько за кормою миль осталось!
Жизнь – она подобна кораблю.
Порт английский славится – Бристоль.
Улица – в честь Рузвельта! – всё краше!
Ради них забыть нам юность, что ль,
ничего не выйдет – это наше!
Той гостишки «Южной» бедный быт,
голь, толкучка, гопники, бандиты,
и хотел бы, только не забыт
шарм послевоенных лет несытых.
Пусть в душе останется мечтой
ресторанчик, где на скрипке Додик
«Чардаш» выдавал, и было вроде
до «Бристоля» уж – подать рукой…
Ялтинский бриз
Ялтинский бриз – запах полыни;
лавр, кипарис, ливни глициний.
Кукситься, что ль, вставшему рано?
Ныне «Бристоль» мне по карману!
Ныне я царь! Выйду из бара —
модный кепарь, бриджи, сигара.
К пляжу пойду в знойную пору,
всё на виду – город и горы.
А облака даль укачала,
чешут бока яхты причалам.
У «Ореанды» встал супердом.
Вина Массандры, чаек содом.
Ялтинский бриз лечит все боли!
Лавр, кипарис, глянец магнолий…
А над Ай-Петри, как замки, стоят облака
Грязная пена, муть до буйков, грузный накат.
Шторм затихает, не вечно затянуты гайки.
На берег выброшен труп хвостокола – он скат,
плоская,