говорим. Что пьем за «фстречу», а пишем «встреча», и что «окно» в единственном числе произносится как «акно», хотя и происходит от очей. Он не понял. Я и сам, честно говоря, запутался. Думаем одно, говорим второе, пишем третье. Еще и делаем что-то там четвертое, – не жизнь, а сплошной гололед. И тема абсолютно не детская.
– Может, все-таки сделаем дом? – ноет сын. – Из картона.
– А где его взять?
– Купим. Пойдем в магазин и купим.
– Картон без ничего не продают.
– А с чем его продают?
– Ну… Обычно с какой-нибудь чепухой – вроде телевизоров, пылесосов или холодильников. Только нам ведь чепуха не нужна, верно?
– Мама говорила: наш холодильник уже не морозит.
– Зачем ему морозить, он охлаждает.
– Мама говорит: старый.
– Какой же он старый! Ему чуть больше тридцати! Для человека – самый расцвет сил.
– А для холодильников?
– Наверное, тоже.
Олежа задумчиво ковыряет вилкой в кастрюле. Моя логика вызывает у него сомнения.
– Но ведь дом тоже нужен, – тоскливо бормочет он. – А без картона нам никак.
Я тоже размышляю. Одна авиаторская пенсия и скромные заработки жены на троих – дело скучное. Только-только на хлебушек и квартиру. Увы, наша мама – учительница, а учителя, по мнению государства, питаются исключительно детской любовью. Но холодильник, в самом деле, нужен – старый по пять раз в год размораживаем…
– А мама наша в обморок не хлопнется? – осторожничаю я. – От такой покупки?
– Я полагаю, она обрадуется.
Он «полагает»! Я даже головой качаю.
– А если нет? Если неправильно ты полагаешь?
– Ну… Мы тогда чего-нибудь ей подстелем, подушку принесем, одеяло… – Олежа вилкой пытается почесать глаз, но я вовремя перехватываю его ручонку. Насаживаю на зубцы картофелину, подталкиваю к губам.
– Ешь!
Продолжая размышлять, поочередно тру нос, правый висок, ухо. Процедура помогает не слишком.
– Ехо хубу мохэм пинехти, – с полным ртом бубнит сын, – матрах гохтевой, пуфик с кресла…
– Ладно! – Я, наконец, решаюсь. – Только действовать надо быстро. Пока мамы нет, сходим и купим.
– Ура!..
– Но с условием!
Олежа с готовностью кивает. Я растопыриваю пальцы и методично перечисляю: он должен съесть морскую капусту и невкусную поливитаминину, убрать с пола игрушки, смыть со щеки вчерашний росчерк от фломастера, надеть парадные брючки и поцеловать отца в щеку. Олежа согласен на все – даже на противный поцелуй.
В течение какого-то времени мы разбегаемся: я черкаюсь на бумаге, размышляя над грядущей прорехой в семейном бюджете, Олежа старательно выполняет условия договоренности. Через полчаса я окончательно понимаю, что финансовых трудностей в любом случае не избежать, а сын подбирает с пола последнюю игрушку. Правая щека его горит неестественным румянцем, чернила с фломастером добросовестно смыты.
– Пошли?
Я прячу листок с расчетами,