кормили на заводе, – пробую шутить я. – Вот и вырос.
– И я таким вырасту! – объявляет Олежа.
– Если будешь есть кашу и суп, – говорит Катя.
– А еще чистить зубы и делать зарядку, – облегченно добавляю я. Первая колдобина – позади, мы снова в одной упряжке.
– Папа говорит, в такой холодильник можно двадцать таких, как я насовать! – хвастается Олежа.
Конечно, приятно, когда тебя цитируют, но Катя слишком ошарашена и Олежу не слышит.
– Ну, а старый куда денем?
– Продадим, сдадим в металлолом, подарим, – перечисляю я варианты. – Это не проблема.
– Не проблема! – вторит Олежа. – Если что, унесем в детский садик. Нам как раз детали для космического корабля нужны…
– В общем, ты это… Осваивайся. А мы пойдем, – говорю я.
– Осваивайся! – Олежа хватает меня за руку, и мы спешим в гостиную.
– И не упала даже, – радуется по дороге Олежа.
– Что?
– В обморок, – напоминает сын. – Я подушку принес, а она не упала. Ты обещал: упадет.
– Ну… Она твоего дома еще не видела, – я со вздохом усаживаюсь возле громады картонного короба. Если холодильник занял полкухни, то коробка оккупирует добрых полкомнаты. Так что опасения не столь уж беспочвенны. Можно увидеть Париж и умереть, а можно хлопнуться в обморок от вида обыкновенной коробки. Тем более что это уже не коробка, а почти дом. С дверью, с окном и Олежкиным рисунком на боку. Хитрый сын знал, что рисовать. Акварельное граффити изображает нашу дружную семью – маму, естественно, в центре – в цветочках, в кудельках волос и пышном платье, нас, скромных тружеников, по краям. Все трое счастливы и довольны. Причину довольства угадать несложно: у нас наконец-то появился дом. Из самого настоящего картона. С окном, дверью и включающейся внутри лампочкой.
Пока мама привыкает к переменам на кухне, мы успеваем вырезать второе окно и втиснуть под домик старенький гостевой матрас. Вооружившись фломастерами, Олежа рисует на доме кота с крокодилом, длинную машину о восьми колесах, огромными буквами выводит над входной дверью слово «ПАЛИЦЕЯ». «Я» развернуто вправо, но смысл понятен, и сынуля довольно чешет тем же фломастером у себе в макушке.
– Теперь сюда никто не войдет, – поясняет он. – Прочтут, что полиция, и побоятся.
– А если безграмотные?
– Ну… Тогда я нарисую череп с крестиком. Как у пиратов. А еще в окна поставлю пулеметы, а внутри… Внутри поставлю пять… Нет, десять или сто капканов. И напрыскаю баллоном от тараканов! – глаза у Олежи разгораются. Я гляжу на него и начинаю что-то понимать. О войнах, революциях и прочих человеческих катаклизмах. Начинаю осознавать, как просто из гостеприимных хозяев выходят воины и охотники.
Наша мама что-то задерживается, и я иду проведать ее на кухню. Как бы чего с нашей домохозяйкой не приключилось. Все-таки обмороки – штука коварная. Срабатывают в самый последний момент, все равно как первые пьезозажигалки. И плевать