но по той же улице Тобольской.
Дом Амалии Карловны Герих был просторный, не бедный, но и богатым не гляделся, вроде бы и в запустении не содержался, но и особого хозяйского догляда не чувствовалось. А всё потому что одна его содержала, слуг не было, а на наёмных работников лишних средств не имела. Огород при доме был, а в нём травы целебные и для кухни, цветы – две небольшие клумбы и грядки с овощами. Жила Амалия Карловна в этом доме с мужем Авраам Иогановичем Герихом и часто оставалась одна. Муж её по должности маркшейдер был на пять лет старше её, но гораздо моложе Шангина, шёл ему сорок шестой год. Когда Пётр Шангин только ещё начинал свои занятия минералогией и петрографией под началом Ренованца и Риддера, Авраам Герих уже возглавлял поисковые партии и нашёл на Тигирецком хребте шерлы и хрусталь, а на Бие агаты и яшмы.
В самоцветное лето 1786 года оба вступили маркшейдерами, но Шангин давно уже обербергмейстер, а Герих так и остался маркшейдером, хотя уже работает на его прииске Гериховский рудник на Алее и не одно отысканное им место числится в росписи цветных каменьев и реестре рудников и приисков.
И дело тут не в том, что Шангин закончил московский университет, а Герих барнаульское горное училище. Не умел Авраам Иоганович ни собственной выгоды усмотреть, ни беды вовремя увидеть, и хоть был немецкой нации, а забывал про мелочи, которые потом оказывались главнее главного.
Знал Шангин, что Гериха в доме нет, а посему вопрос с временным поселением ребят в его доме решится положительно. Сам-то Авраам Иоганович был в отъезде, искал на Катуни цветные камни, и когда возвратится, один Бог знал.
Гостей Амалия Карловна встретила доброжелательно, даже с радостью, сразу было видно, что устала от частого отсутствия мужа, а одиночество, как известно ещё никому радости не доставляло, разве что самым нелюдимым людям или разбойникам, скрывающимся от правосудия. Шангин дал Амалии Карловне немного денег, и они сговорились, что ребята недели полторы поживут у неё. После чего Пётр Иванович решил остаться в доме Гериха на короткое время, чтобы выведать у мальчиков подробности их трудного пути к Барнаулу. До него уже доходили слухи о разбойниках, зверствующих в Бийском уезде.
Женщина достала копчёной немецкой колбасы, холодный пирог с ревенем, миску солёной колбы и кринку с квасом, после, подперев щеку рукой, с жалостью поглядывала на мальчиков, набросившихся на это богатое собрание немецких и российских кушаний. Смотрел на них и Пётр Иванович, но его думы шли вдаль, гораздо дальше минутной жалости женщины, он думал о будущем этих детей без своих отцов.
А Стёпе и Феде казалось, что они никогда не наедятся, даже если съедят всё, что наставлено на столе, но вскоре их животы отяжелели и не так усиленно стали работать челюсти.
Хозяйка, увидев их осоловевшие глаза, убрала со стола всё, кроме кваса.
– Молодым людям хватит есть, а то заболит живот, – не из жадности,