независимо и предан был только Никитичу. По пути пес челноком носился по обе стороны тропы, выискивая сурков, а на остановках, как бы охраняя хозяина, безбоязненно ложился под ноги треневского коня. Я с ним действительно подружился: барбос, чуть не опрокидывая, ставил мне на плечи лапы и, деликатно лизнув, заглядывал в лицо. А коллектора он почему-то невзлюбил: на днях ему, сидевшему на пороге домика, пес походя прикусил вдруг кожу на затылке.
На обратном пути Серега, по недосмотру отобравший в поездку неисправный альбедометр131, как бы удивляясь случившемуся, ущербно долдонил: «Не фига себе! Как же так получилось-то? Ну, не фига себе!»
– Ты напоминаешь мне алкаша из анекдота, которому по пути в булочную трамваем ноги отрезало, – оглянулся на Балаянца, Никитич. – Слышь, чего говорю-то?
– Слушаю вас внематочно, – подтвердил Серега свое внимание.
– Лежит алкаш, смотрит на ноги свои отрезанные и, как и ты причитает: не фига себе, ну, не фига себе за хлебушком сходили! Так вот, – даванул Никитич взглядом Балаянца, – я тебе в следующий раз не ноги, я башку твою, к армянской твоей матери оторву – один черт никудышная!
– У него был небольшой словарный запас, и потому он не выбирал выражений, – склонив покаянную голову, не удержался и прокомментировал начальственный втык Балаянц.
– Знаешь, чем ты от нормальных людей отличаешься? – внешне спокойно отреагировал на реплику подчиненного Никитич. – У тебя, равно как и у всех, имеются мозги. Но, – сделал он декламационную паузу, развернувшись вполоборота к отставшему на лошадиный шаг Балаянцу, – полушария твоих мозгов намного меньше, и болтаются они у тебя между ног!
Серега, мгновенно оценив тонкую образность слов непосредственного руководства, в сию же секунду сбросил личину покаянности и, сводя на нет начальственную назидательность, радостно заржал.
– Я тебя заставлю, – тут же остервенилось руководство, – я тебя заставлю пошевелить этими самыми полушариями – ты у меня как козел по леднику поскачешь, …твою… – пользуясь отсутствием аспирантки, стал расплетать «тонкое и изящное кружево» слов Никитич.
– А, казалось бы, ученый, можно сказать, околоинтеллектуальный, почти интеллигентный человек, – посетовал Балаянц. – Не лажался тот, кто не лабал14! – оправдался он.
Пикировка набирала силу.
Безмолвно присутствуя, лишь время от времени смешком фыркая, я мало-помалу изнемогал от подавляемого хохота. Прыгун, слыша родственные звуки, недоуменно подергивал ушами и, вертя головой, поочередно косил на меня блестящими сливами глаз.
Коллектор держался неприметно, лишний раз на глаза не попадался. На обратном пути, обернувшись на резкий звук соскользнувшего на камне подкованного копыта сзади идущей лошади, я успел приметить его неприязненный, недобрый взгляд, растягиванием губ тут же замаскированный в кислую улыбку.
«Прямо-таки страсти шекскпировкие,