и я его сразу узнал. Простите, что не сдержался и дочитал. Я не смог остановиться. Никто больше этого не видел.
Вера тоже сразу узнала бумажку. Это были стихи, которые она показывала Наде ночью. Вера покрылась пурпурными пятнами, но посмотрела прямо на Ларионова.
– Это… стихи… для… Жени, – задыхаясь от стыда, протараторила она и быстро прошла в дом.
Там (Ларионов видел через стекла веранды) Вера решительно подошла к Подушкину и отозвала его в сторону. Он смотрел на нее поверх очков и слушал. Вера что-то быстро и смущенно говорила ему, а потом сунула в руку сложенную бумажку и присела за стол. Подушкин, затаив дыхание, читал, поправляя очки, и листок дрожал в его руках, и Ларионов чувствовал, как толкается его собственное сердце. Сквозь курчавый рисунок тюля было видно Веру – бледную, тихую, серьезную, чуть не плачущую. И никто больше, казалось Ларионову, не замечал ее состояния. Он вошел на веранду следом, ощущая нарастающее напряжение в воздухе.
– Верочка, ты здорова ли, душенька? – спросила осторожно Алина Аркадьевна.
Кира нагнулась к матери и что-то ей прошептала, кивая в сторону Подушкина. Алина Аркадьевна заулыбалась и взглянула на Подушкина, чье лицо теперь выражало нечеловеческие страдания и восторг одновременно. Вера казалась Ларионову несчастной. Плечи ее были опущены, брови слегка приподняты у переносицы домиком, губы сомкнуты, а ноздри раздувались, сообщая готовность заплакать.
На веранду выплыла Степанида с парным пирогом, довольная и счастливая. Алина Аркадьевна заметила следы шоколада в уголках ее губ и с укором, но весело, посмотрела на Ларионова.
– Степанида, – подмигнул всем Дмитрий Анатольевич, – а ты замуж хочешь?
– А чего ж не хотеть, – промолвила Степанида, стыдливо хихикая.
– А шоколад любишь?
– Люблю, – промычала Степанида.
– А что лучше – замуж или шоколад? – весело спросил Дмитрий Анатольевич.
Степанида почувствовала подвох, опустила уголки губ и схватилась за грудь. Словно мечась в сомнениях, она раскачивалась и с выдохом вымолвила:
– За что вы мучаете меня, батюшка! Не могу я жить без него, страсть как люблю.
– Кого?! – в один голос закричали все.
Степанида подняла глаза.
– Шоколад, – выдохнула она и уплыла в кухню под веселый смех детворы.
Степанида потом носила другие блюда и постоянно оказывала особое внимание Ларионову, на что тот лукаво улыбался.
– Подкупили вы Степаниду, Григорий Александрович! – хохотал Краснопольский. – А вы, однако, знаток человеческих душ! А вот скажите, Григорий Александрович, – продолжал Краснопольский, багровевший от выпитого коньяка, – не скучно вам служить? Ведь это все время какие-то переходы, какие-то лишения, смерти наконец.
Ларионов достаточно много выпил, но казался трезвым и смотрел на Краснопольского в упор. Он, как всегда, мало ел.
– Смерть не может быть скучна, – медленно произнес он. – В отличие от жизни. Смерть вообще не имеет смысла