на дуэлях, они начали использовать в качестве оружия знания и искусства. То, что рождалось как святыня, становится орудием тщеславия, утрачивая при этом свою высокую суть, но мне это обещает определенные сложности.
Мэтр Капотта имел сомнительное удовольствие годами наблюдать не только своих воспитанников, но и их сверстников из числа друзей и соседей графов Ариго. Он полагает, что меня ожидает встреча с юнцами не только наглыми и самолюбивыми, но и освоившими, самое малое, общие курсы университета. Логические науки меня никогда не привлекали, но для них держат своих менторов, мне же предстоят занятия не только по изящной словесности, но и по землеописанию и истории, причем как древней, так и текущего Круга, а что есть недавняя история, как не повторяемая в угоду властям предержащим ложь? По счастию, юные скоты – я всегда смогу оправдать сей каламбур тем, что унаров называют еще и «жеребятами» – уже научены тому, что в Талиге считается правдой и будет считаться таковой до смерти кардинала. После того как подменивший короля временщик отправится кормить червей (порой мне становится жаль, что пресловутого Заката не существует), его преемник повелит говорить о покойном мерзавце правду и… соорудит пьедестал из верноподданной лжи уже для себя. Впрочем, Сильвестр еще не стар, и я надеюсь расстаться с Лаик прежде, чем придется заучивать новую ложь. Зато я должен иметь в виду, что представители семейства Савиньяк в совершенстве владеют гальтарикой, а в доме Валмон имеют склонность к парадоксам и розыгрышам. Мэтр Капотта упомянул, что молодой граф Савиньяк и нынешний наследник Валмонов имеют несомненный поэтический дар, хоть и не относятся к нему серьезно. Что и требовалось доказать – люди, даром получившие то, о чем большинство может лишь мечтать, озабочены исключительно своими победами на ристалище тщеславия. Небесный дар их может разве что забавлять, впрочем, не думаю, что он у этих господ хоть сколько-нибудь велик. Способности – весьма вероятно, но не талант.
Когда хозяин сказал мне все, что полагал нужным, я из вежливости спросил, пишет ли он. Ответ меня не удивил. Человек, избравший стезю прислуги, ибо домашний ментор слуга в не меньшей степени, что домашний портной или куафер, перестает слышать горнее, его жизнь становится простой и бессмысленной, пусть и сытной. Я выразил сожаление и хотел уже откланяться, но был приглашен к обеду, за которым вновь всплыло имя Сэц-Георга. Мне стало неприятно, и я перевел разговор на королевскую свадьбу, совершенно упустив из виду, что король женился на сестре выучеников Горация Капотты. В ответ хозяин довольно резко заметил, что его услуги давно оплачены и он не намерен никому напоминать о своей особе. Прозвучавшая в ответе гордость несколько примирила меня с продавшим и поэзию, и науку мэтром, и я заверил его в том, что королевская свадьба занимала слишком многих и что я лучше запоминаю имена прославленных поэтов, нежели юных графинь. Мэтр оценил мою шутку и заметил, что отныне мне предстоит запоминать другие имена и что среди графинь встречаются поэтические натуры,