он начальника штаба.
– Учитесь, товарищи, обязанности свои исполнять не абы как!
ЗИС затормозил на площади, перед домом с высоким крыльцом. Дом, видимо, был построен ещё до революции, потом много раз перекрашивался, сейчас он красовался облупленной синей краской. На крыльцо выскочила дородная женщина в телогрейке. Увидела машину, наглаженного капитана и засуетилась.
– Ждём, ждём и в доме прибрали. Ваши нынче на мотоциклетках приезжали, и строго настрого предупредили, мол, будет штаб, готовься, Клавдия.
Женщина бочком уважительно скатилась с крыльца к штабному офицеру.
– Мы своим завсегда рады, – стрельнула она глазками, – кстати, проголодались, небось, так я сейчас распоряжусь и вас, и солдатика вашего накормят.
Капитану явно нравилось такое уважительное обхождение, он зарделся и заулыбался.
– А что, хозяюшка, накрывай, а я пока огляжусь, определюсь тут у вас.
Так и осталось заклятие деда не исполненным. Лежит та кубышка под спудом в земле, берёзки ей шепчут, что на свете белом происходит, кубышка вздыхает: значит не время, но надежды не теряет… Помнит она, помнит слова того, кто зарывал её дрожащими руками: «Ты дождись, родимая, люди-то взбалмошные, счастье поищут по земле и снова к кубышечкам своим вернуться. Нет его счастия для всех. Враки всё это и блажь. Они себя плохо понимают».
Капитан озорно козырнул хлебосольному председателю в юбке:
– Ну, Клавдия, спасибо за хлеб и соль.
Оглядел на прощание окрестности, изъезженные гусеницами танков, и махнул рукой:
– Живы будем, может, встретимся.
И укатил, и больше не вспоминал, и не сожалел о кубышке. Дед, ты хоть и умудрённый был, и житие своё вспоминал богатое, да что-то упустил ты, не усмотрел в людях. Мир изменился, к нему другой подходец теперь нужен. Другие карьеры строить. Капитан покосился на новенькие погоны и, деловито одёрнув гимнастёрку, шагнул в будущее.
Юный Эразм заканчивал медицинский институт, когда в его жизни случилась любовь.
Стройная кроткая Карина, косы иссиня-чёрные не давали покоя рыжеволосому пареньку. Пока молодые были заняты сердечными делами, родители стали повнимательнее присматриваться к соседям. Отцы добродушно здоровались и пожимали руки.
Раньше бы Самвэл прошёл мимо – беженцы, хоть и поселились рядом через улицу, а что ни говори – чужие.
Всё в них не так! Не по-нашему! Одно уважал Самвэл в этих людях, особенно в старшем, в деде – хватку.
«Этот своего не упустит». И верно. Внук вон майором с войны вернулся, директорскую должность принял. Орёл! Как ни есть орёл! Оттопыривал указательный палец Самвэл, всё больше проникаясь уважением.
Глянь, когда пришли, кем были, а теперь в люди выбились.
Пока молодые вздыхали да млели от первых поцелуев, старшие всё давно просчитали, сложили, приумножили, пришли к многообещающим выводам, и решили готовить приданное.
Свадьбу сыграли с армянским размахом и еврейской удалью. Столы ломились от угощения, трещали выстрелы между длинными тостами.
Самвэл