ужасом, переложила младенца на одну руку, другой поднесла дудочку к губам. Но звук получился сиплым, не громким. Слуги отшатнулись, замешкавшись на мгновение. Женщина вырвала юбку из пальцев служанки, выскочила на улицу и помчалась, не замечая ни луж, ни начавшегося густого мокрого снега.
Нежлан с нетерпением ждал жену. Горела свеча, неслыханная трата для нищих, на столе был расстелен золотоузорчатый платок Мороки.
– Долго ходила, да всех перебудила, переполошила. Но мне лишь бы успеть, а там никто не будет страшен.
Нежлан грубо и резко выхватил младенца из рук жены, развернул пленки, малыш не заплакал – крепко спал.
Нежлан поводил ножом около розовых щечек младенца. Огонек свечи плясал, дикие тени прыгали по стенам, искажали и без того неприятное лицо Нежлана. Волосы зашевелились на голове Мороки. Она заметила, что страницы гадючьей книги сами собой переворачиваются, и на них огнями вспыхивают какие-то знаки и буквы.
Нежлан трижды поднял нож, выкрикивая страшные непонятные слова, помертвевшая Морока в ужасе зажмурилась и мычала, мотая головой, горячий пот тек по ее лицу. И в тот миг, когда Нежлан был готов опустить нож, дверь дрогнула под мощным ударом, распахнулась, князь со слугами вбежали в крохотную избенку, схватили Нежлана, вывернув ему руки, отчего тот заскулил и заплакал. Он плюнул в лицо младенца и сказал непонятное. Князь швырнул колдуна слугам.
– Сынок, – он бережно поднял ребенка, и тот заплакал. От слюны кожа на лице малыша покрылась красными пятнами и пошла пузырями, как от ожога. Князь прижал сына к груди, закрыл своей одеждой.
– Вяжите колдуна, Могута, Дубыня, Усыня, и жену его тоже хватайте.
– Меня-то, меня за что? – всполошилась Морока.
– Заодно она с ним, вместе противную думу обдумывали.
– Дудка, дудка, – закричал Нежлан, выпучивая глаза.
Морока резво выхватила ее из кармана, поднесла к губам, но вырвался только шипение.
– Испортила! Меня погубила!
– Ты на дуде играть вздумала, может, еще в пляс пустишься? – Дубыня отнял дудочку, бросил на пол и раздавил сапогом.
Морока заметила, что гадючья книга, вдруг погасла, скукожилась, стала похожа на лоскут старой потертой кожи, соскользнула со стола на истоптанный пол и слилась с ним цветом. Когда Нежлана выводили из избушки, он наступил на лоскут, и тот словно прилип к подошве. Морока хотела было подивиться, но ее схватили, потащили из избенки, и женщине недосуг было размышлять о книжке, впору беспокоиться о себе.
С казнью не медлили. Возмущение жителей было так велико, что они просили князя отдать злобных колдунов им на растерзание. Нежлана решено было сжечь. Князь велел привести Мороку в свои покои и объявил ей великую милость: изгнать ее из города. Морока не оценила доброту князя, упала перед ним на колени.
– Прости меня, князь! У меня дитя будет. Где я голову преклоню, куда ребенка положу? Разреши остаться в избушке. Меня не жалей, ребенка моего помилуй. Как пес верный у дверей сяду, как кошка ластиться буду, все для тебя,