с ним… им взаимный политес ни к чему, не на приеме!
Щелкалов долго, собираясь с мыслями, истово крестился на образа, потом низко, но с достоинством поклонился Правителю и, не дожидаясь приглашения, спокойно занял место по другую сторону стола, в кресле, в коем всегда сиживал во время совместных совещаний.
– Ты, как я погляжу, ровно к себе домой пришел! Так может, я тут лишний, с делами ты и сам управишься? – Борис усмехнулся, щелчком послав ему подвернувшийся под руку столбец. – Чай не привыкать – работать ты горазд!
– Твоя, правда, Борис Федорович, работать я умею и люблю. А гневаешься напрасно! Мы с тобой не впервой вот так сидим, и в тебе, привык я, скудоумный, видеть и почитать своего единомысленника и соратника – иначе бы не пекся о благе твоем, как о собственном. Но у каждого свой дар. Ты искусен в дипломатии – для тебя она точно шахматная игра, я же – в повседневных трудах, да в розыске, без коих не сладится ни одна, самая хитроумная, комбинация. Ум хорошо, а два лучше… когда-то ты это понимал.
– Ты на что намекаешь?! – Годунов был явно раздражен.
– Один в поле не воин! – смело поглядел на него Щелкалов. – Сию мудрость умные люди испокон веку знали, да и ты, боярин, знал. В одиночку, без подмоги верных людишек, никто еще надолго к власти не приходил.
– Сиречь – без тебя? – Борис нахмурился, пристально глядя на вконец обнаглевшего дьяка.
– Не я один был тебе верен… – спокойно встретил его взгляд Щелкалов. – Только прости, Борис Федорович, не о том сейчас речи ведем. Не меня тебе опасаться должно, и даже не самих врагов твоих, а тех слухов злостных, кои они изподтишка распускают, будоража и сея смуту в низах московских. И то не впервой – не забыл, небось, как ловко они тогда повернули против нас ту злосчастную историю с предполагаемым сватовством в Вене? Народишко чуток на дыбы не встал. Как же, Годуновы замыслили на престол Московский католического кесаренка посадить… да при живом-то муже! Помнишь, каково нам было? Еле отбрехались! Даже с царем Феодором – уж на что кроток – и то туго пришлось. Кабы не царица, сестра твоя, уж и не ведаю, чем бы все кончилось…
Годунов, не настроенный сегодня вспоминать свои прошлые ошибки, лишь поморщился:
– Не спорю, худо все получилось! Видно, не додумали мы с тобой, чего-то в расчет не взяли, вот и обмишулились, сами себя перехитрили. Что ж, бывает, однако ж, отбрехались? Да и не впервой мне огрызаться. Чем выше поднимаюсь, тем больше злобы, тем поноснее сплетни. Одолеть не сумели, вот и несут непотребное. Я уж привык в злодеях ходить, хуже другое… эти гнуснецы даже Иринушку оклеветать не убоялись – в супружеской измене обвинить додумались! А то паскудство про стрелецкого младенца, коим, якобы, мы заменили царице мертворожденную дочь, помнишь?! Уж после такого… чего пужаться? Чего боле наплести-то можно?
– Можно и поболе! – дьяк вздохнул и неохотно добавил: – И пужаться есть чего. Мнится, враги твои уже на много ходов вперед все просчитали.
Годунов