давая не то чтобы шагу ступить, он даже чихнуть не мог без того, чтобы к нему тут же не сунулись с примочками, мазями, или пахучим травяным зельем – будь оно все неладно!
Юрия, живого и деятельного по натуре, томило и раздражало это вынужденное пребывание в постели, да еще с обязательным питьем всякой пакости, и это притом, что чувствовал он себя вполне сносно. Подумаешь, в голове шумит… еще бы, столько дней без движения, да без воздуха! Он даже попытался удрать, улучив момент, когда страж его вышел по делу, но куда уйдешь без портков? Да и, к стыду сказать, хисту не хватило – перед глазами все вдруг заволокло, завертелось, хорошо, от лежанки отойти не успел, так на оную и завалился. Татарин, конечно, все понял, но виду не подал, а впредь одного не оставлял, опекая, словно малое дитя. В душе Юрий, конечно, был ему благодарен, даже привык к его присутствию, но все равно раздражался, главным образом из-за снадобий, коими тот его потчевал чуть ни каждый час. Вот и сейчас сидит там в своем углу, притаившись, и снова толчет какую-то дрянь в ступе… не иначе, чтоб угостить, когда он, Юрий, проснется. Так что ж ему теперь, целый день спящим прикидываться?! Юрий вздохнул и осторожно, чтоб тот не заметил, покосился на ретивого стража, от души пожелав ему провалиться в пекло вместе со своими адскими травами и ступкой.
Почувствовав его взгляд, татарин быстро обернулся, чуть заметно усмехнувшись.
– Не серчай, господин, Хасан дурного не сделает. И вылечит, и поможет, еще спасибо скажешь. Притворяться уже не имело смысла, и Юрий с досады грохнул кулаком в стену.
– Лечить-то меня с чего? Не видишь, здоров я?! А уж помощь твоя мне сто лет не понадобится!
– Неисповедимы пути Господни… – загадочно изрек Хасан и, глянув на Образ в углу каморы, благочестиво склонил голову. – Иной раз и такой ничтожный червь, как твой покорный слуга, может сгодиться, а то и стать орудием в Руце Божией – к Его вящей Славе и твоему благоденствию!
Юрий хотел было рассердиться, но вдруг передумал и уже с любопытством посмотрел на Хасана.
– Я, конечно, понимаю, что ближний дьяк Посольского приказа не потерпит у себя на службе нехристя. Но тогда почему именуешь себя Хасаном?
– Ошибаешься, у нас в приказе, коли человек полезен, то и басурмана не отринут. Мало ли на Москве разных иноверцев, аж до самого «верху» службу несут? Я же давно не басурман и в Святом Крещении наречен Петром. Хасан, это так, прозвище… по отцу кличут – Петр Хасаныч. А уж ты, пан, зови, как тебе на слух ляжет – что запомнить проще.
– Может, Хасаныч? – предложил Юрий, задумчиво разглядывая татарина. – Так тебе больше подходит.
– Можно и так. – Хасан легко поднялся с коврика, на котором сидел, и, неся в руках полную до краев пиалу с подозрительно ароматной жидкостью, подошел к постели Юрия.
– Выпей, господин! И пусть здоровье твое и душевный покой будут полными, как и сия чаша целительного нектара.
– Ах ты, змий витиеватый! Подобрался таки… к черту твои зелья! Больше ничего пить не стану. Принеси мою