и за всю жизнь.
– Черт, – бормочу я, зажимая переносицу пальцами.
Во мне поселяется беспокойство и расцветает сильная мигрень. Я бы вылез из собственной кожи, если только это значило бы, что Адди будет ждать меня на другой стороне.
Губы Джея сжимаются.
– Я знаю, кто откликнулся на пост и ответственен за ее похищение.
Опускаю руку и перевожу взгляд на своего помощника, ожидая, когда он взорвет эту бомбу. Меня охватывает ужас, я чувствую, что вот это действительно может меня добить.
– Макс, – тихо произносит он.
Глаза закрываются, и мое самообладание окончательно рассыпается, ускользая сквозь пальцы, как песок в песочных часах. Это было лишь вопросом времени, и вот последняя песчинка упала.
Каждую клетку моего тела разъедает чернильно-черная тьма – до тех пор, пока во мне совсем не остается света.
Мое зрение заволакивает красным. Мой ноутбук летит через всю больничную палату, и грохот от его удара об оборудование и стену заглушается ревом, несущимся из моего горла.
Я бьюсь в конвульсиях от пронзительного вопля, сорвавшегося с моих губ, такого длинного и горестного, что он срывается на беззвучный крик. Я делаю вдох, и из меня вырывается еще один громоподобный вопль. Я хватаю прикроватную тумбочку и запускаю ее вслед за ноутбуком.
Потом в окно летит капельница, едва не разбивая стекло. Я не чувствую, как игла выскакивает из-под моей кожи.
У меня пропадает слух, словно я нахожусь под водой, все звуки размываются. Меня накрывает приливом, затягивая в тиски, и отправляет вниз по спирали, в черную яму отчаяния на самое дно.
Мои руки нащупывают все новое и новое оборудование, и все оно разбивается о кафель, пока мою грудь разрывает мука.
Это моя вина.
Моя гребаная вина.
Когда я вскакиваю, раздаются приглушенные крики, и я ощущаю, как мое тело удерживают сразу несколько пар рук, пытающихся уложить меня обратно. Продолжая орать, я пытаюсь вырваться из их хватки, но меня подводит моя слепота.
На моих запястьях и груди появляются ремни, приковывающие меня к больничной койке.
Однако меня уже не остановить.
Несмотря на судорожные попытки рук удержать меня под ремнями, я перекидываю ноги через край кровати и встаю, напрягаясь от тяжести, угрожающей повалить меня снова.
– Боже мой, Зейд!
Моя грудь вздымается, и ко мне возвращается зрение – нечеткое, позволяющее видеть окружающее пространство лишь отрывочно. Возле меня с бледными лицами и выпученными глазами стоят четыре испуганные медсестры и Джей. А сам я стою перед ними с почти девяностокилограммовой койкой, пристегнутой ремнями к спине.
Я…
Я больше не человек; я зверь, поддавшийся первобытному инстинкту. Я – само уничтожение.
– Сэр, пожалуйста, успокойтесь! – отчаянно умоляет одна из медсестер, и ее зеленые глаза почти черны от страха.
Пытаюсь отдышаться, моя грудь сдавлена от недостатка кислорода, ремень на груди натянут.
Я