поглощая то, что осталось от совести.
Внутри чудовища нет места душе.
Поэтому я избавился от нее.
– Ее будут насиловать, – говорю я ему, и мой голос становится все глуше от безудержной ярости. Жуткие картины преследуют меня. – Знаешь, сколько мужчин это сделает?
Он качает головой. Его ноги дрожат, когда я стягиваю с него боксеры, радуясь, что на моих руках толстые нейлоновые перчатки.
– Это все, о чем я могу думать, – задыхаюсь я. – Меня мучают пытки, через которые она, должно быть, проходит. Ее боль и возможное желание умереть.
Я тоже хочу умереть.
Хватаю его за ноги, не видя ничего, кроме слайд-шоу мучений Адди, крутящегося на повторе. Я легко мог бы отпилить себе пальцы и не заметить этого.
Ей больно. Страшно. Она плачет.
Лезвие рассекает кожу и мышцы, и раздается крик, который фильмы ужасов никогда не смогут воспроизвести. Этот звук может быть рожден только тем ужасом, который на деле испытывают очень немногие люди.
И он звучит словно музыка.
Такой ли звук издает сейчас Адди?
Хлынувшая кровь окрашивает нас с Максом в багровый цвет. Он глубоко вдыхает, готовясь испустить еще один крик, который никто никогда не услышит, но теряет сознание.
Девчонка.
Теперь буквально.
Выключаю пилу, вцепляюсь пальцами в его нижнюю челюсть и дергаю вниз, чтобы поместить оторванный кусок плоти ему в глотку. А затем прижигаю рану, чтобы он не истек кровью, пока я отсутствую.
Я еще не закончил с ним.
Выяснить, где живет Люк, было несложно. Этот имбецил публикует всю свою жизнь в социальных сетях. Кроме того, он держит девушку в заложниках прямо у себя дома. Они всегда забывают о подобных нюансах.
Из-за входной двери слышны неразборчивые крики. Вслед за этим раздается громкий треск, и я улыбаюсь, так как уже знаю, что сейчас увижу, как Дайя задает этому парню жару.
Вставляю шпильку в замочную скважину и заклиниваю ее, выводя замок из строя. А затем вхожу в его дом, словно в свою любимую забегаловку.
– Зачем ты все время дергаешься? – кричит Люк из коридора. Я вытаскиваю пистолет и начинаю прикручивать глушитель, направляясь в сторону шума. – Я же пытаюсь помочь тебе!
Завернув за угол, останавливаюсь.
Дайя привязана к опрокинутому на пол стулу, ее руки неудобно прижаты ее собственным телом. Она кричит сквозь клейкую ленту, излучая взглядом лишь смерть. Когда она замечает меня, ее глаза расширяются, а затем она начинает извиваться еще яростнее, словно пытается обратить на себя внимание.
Я не могу разглядеть ее отчетливей, хотя она находится прямо передо мной.
Заметив реакцию Дайи, Люк поворачивает голову, и его глаза тоже распахиваются шире, прежде чем он бросается за пистолетом. Я делаю выстрел в подколенную ямку до того, как он успевает сделать хоть шаг, и не испытываю ровным счетом ничего, даже когда он с воплем падает на землю.
– Остынь, Дайя, – говорю я, подходя к ней. – Я вижу. Извиваясь, как червяк на крючке, ты только натрешь себе кожу.
Она