кровати, то сжимается подобно кулаку, и вдруг резко поднимается с открытыми остекленевшими глазами, полными ужаса. И взгляд этот упирается в зеркало, вырывая из груди стон то ли освобождения, то ли отчаяния.
И так непослушные волосы теперь образовали растерзанное взрывом облако, рваное по краям. Она закрыла лицо руками, пытаясь вспомнить, что же всё это было. И не могла. В пищеводе будто провалился кусок цемента или какой-то кулак вошёл внутрь. Какие-то спазмы заставили её несколько раз глубоко вздохнуть. Она снова открыла глаза.
Солнце пробивалось сквозь занавески. Стояла тишина. Никак не привыкнуть к тишине. Только птицы пели за окном, встречая рассвет.
Где-то наверху, огибая сферу Земли руками, смеялась атмосфера. Она слишком приблизила свой любопытный глаз, и пики вершин щекотали её тело. Породившее и сокрывшее.
Одна.
Она смотрела на отражение в зеркале, прищурившись, чуть отступая. Отражение говорило.
Женщина сидела напротив и шевелила губами, выпучивала глаза, подносила свои маленькие руки с длинными пальцами к лицу. Закрывала глаза, и те краснели, и из них текла вода, прилипая к лицу, прилипая к шее. Женщина гладила свои плечи, лодыжки и ступни. Женщина была обычной и плотной, но что-то в ней настораживало.
Да, она была ослаблена, нага и растеряна, но сверху и сквозь отражение было видно что-то ещё. Что-то, что заставляло задуматься о неправильном и даже опасном выборе.
Глаза жгло, тело сковало, как иногда сводит ноги в ледяной воде.
«У меня есть я. У меня есть я. Что бы ни произошло, у меня есть я».
Ком прокатился обратно по пищеводу.
… не принуждай меня оставить тебя и возвратиться от тебя; но куда ты пойдёшь, туда и я пойду, и где ты будешь жить, там и я буду жить; народ твой будет моим народом, и твой Бог – моим Богом; и где ты умрёшь, там и я умру и погребена буду… 10
…никто не оставляй сего до утра. 11
Что-то было не так, кожей ощущалось не то. Она никак не могла подобрать этому определения. Может быть, даже с кожей всё было нормально. Но под горлом давило.
Так бывало, когда до неё начинало доходить.
Когда прояснялось.
Оно постепенно подступало и сдавливало. Можно было сглотнуть или выдохнуть этот ком. Но сейчас ей хотелось знать, что в нём кроется. И она ждала. Неторопливо наблюдала за перекатываниями в пищеводе.
Это началось вчера, вдруг смутно её поразила мысль, даже намёк на неё, что та одержимость, в которой она двигалась – лишь обман. И та точка на горизонте – мираж, призрачный оазис. И единственно истинное – тот клочок земли, на котором стоят её ноги…
Когда блуждаешь в невесомости, каждый отрезок воздуха – твоя опора. И её нигде нет. Нет ни ясности, ни чистоты зрения, но сплошь – вязкие, до невозможности реальные и жадные до её голода галлюцинации.
Она не бросалась ни в панику, ни в размышления. Паника уже выходила из привычки. Словно отрезало и не пришьёшь обратно. Мысли