Егоровича в комплекте только передние зубы.
Коренные в четырёх местах отсутствуют.
На помощь ему бесплатно не придут.
Потому смеётся аккуратно.
Будучи с девочками, не заказывает твёрдых блюд.
Мясо он потому не любит, яблок он потому не ест.
Кукурузу за 650 и той только одна банка на заказ из Узбекистана не покупает: ешьте сами такую долгую жевательную кукурузу.
На очередном куплете четыре пальца Туземского слипаются в едином порыве и изображают страстное танго.
Потом сваливаются на стол и имитируют известные всему трахающемуся миру телодвижения.
Всё под тумканье кирьяновских щёк.
Певичка клюёт: она радуется спектаклю. Душа раскры-вай-вайется.
Под расслабленную вай-ваем душу сползает полотенчишко.
И снова открыто миру преисподнее.
Корона с бриллиантами, а не просто пах!
Блестит каждой своей посеребренной каплей.
Зовёт к приключению.
Он превыше небес, – что можешь сделать? совершеннее преисподней, – что можешь узнать там в глубине кроме заразной энергии?
Приём с пальцевыми танцами Кирьяну Егоровичу знаком.
Так однажды мужской свитер сплёлся со свитером некоей девушки. Сначала было смешно. А потом всё по схеме: свадьба, дети, развод.
– Ха-ха-ха, – Шонк смеётся почти по-русски.
Хе! А как ещё должны смеяться звездатые американские турчанки с тайками?
– Ещё бир? – Шонк, бухнув из горла последнее, совсем принаглела.
Очаровательный вид: «Я только-что поймал тебя. А ты меня. Слушайся. Я буду председатель с маузером, а ты будто помощница без всего».
– Биру! Гражданин бывших советов… с маузером, ха-ха-ха, дайте биру!
– Ноу проблем.
– Гарсон!
Гарсон и так наблюдает за парочкой твикс из витража без отрыва от производства. Один из парочки – русский, какие все русские странные, дома расскажу жёнке, похохочем.
– Два бира! И роте вин.
Принёс, заразец этакий.
Самоочевидно за счет русского.
Включит в счёт номера или сдерёт сейчас? Хэр с ним. Деньги у К.Е. есть и даже в приличной (то бишь разглаженной утюгом) купюре. Стыдно не станет.
– Ес, ес, сеньор. Мерси, спасибо, сэнкью. И карандаш ещё, ну ручку, чиркалку (показал) будьте добры. И салфетку. Писать на ней чиркалкой (показал, поняли, принесли).
И пошёл народ как я сказал ему в свой дом.
Шонк восседала, мокря парусину кожей. Панталон её – что теперь стрингом зовётся – ниточкой обвил ветку, теперь стринг оттелева сроду не отодрать.
Час или два ночи.
Мохенджаро увлечено храпом.
Кто-то постельным комедиантом, кто-то немецким поревом форевел подружку.
Егорыч по наташростовски тосковал, по князьандреевски крепился.
И судорожно старался не опускать предсмертно судорожно цинично глаз ниже столешницы.
Где зов вечен, а зев розов.
Испускает он (Крепкий) из уст своих как бы дуновение огня и из губ своих как бы дыхание