Он был в полицейской форме, в которую ненавидящие, презрительные взгляды били, как в бронежилет.
Хайруллин сел в глубокое кожаное кресло, заявлявшее о гостеприимстве хозяина, который для себя выбрал непритязательное офисное сиденье. Потребовалась пара секунд, чтобы почувствовать: трещины в голосе залатаны.
– Как освоился, Карим?
– О, неплохо! До выхода из тюрьмы я подумывал применить себя вне «Блока», однако общество не слишком обрадовалось моему порыву. Мы вроде бы исходим из предпосылки, что заключенного можно вновь встроить в социум, но устанавливаем такие запреты на работу, как будто исправить его уже нельзя. Или мы совершенно не верим в собственную пенитенциарную систему.
– Ты даже не пытался ничего искать на стороне. Навестил мать и сразу поехал сюда.
Магас проигнорировал ремарку.
– Но, благодаря товарищам, у меня теперь небольшая юридическая практика. С твоей помощью появился большой опыт общения с государством на его лающем языке. Здесь я стараюсь переводить его для людей.
– Я, по-твоему, лаю?
– Ну, не обижайся, – был весел Магас, – ты – особая порода. У тебя человеческая голова на собачьем туловище, с тобой можно не только подружиться, но и пообщаться.
– Если ты серьезно настроен попробовать себя где-то в другом месте, я могу…
– Нет, конечно, – мотнул набыченным лбом Магас. – Ты пришел с дружеским визитом? Или с товарищеским?
– Разнарядка провести профилактическую работу по правым и левым группам. Якобы ожидаются провокации на выборах.
– Шулер называет внимательного человека провокатором.
– Какие планы на выборы?
– Голосовать за нашего кандидата, – рапортовал Магас. – Ожидаем получить ноль и семь десятых процента голосов.
– А чего не за коммуниста? Можно набрать двузначный результат, полезно на будущее.
– Наши коммунисты дурно воспитаны Сталиным. Но ничего, мы их переучим.
– Значит, никаких сюрпризов?
– Согласованные митинги, прокламации. Броневики в город вводить пока не планируем.
Хайруллин подался вперед, чтобы быть ближе к лицу Магаса.
– Не бросай ребят на баррикады.
Магас смотрел на него, не теряя дружелюбного выражения. Однако в глазах его был заметен дьявольский задор.
– А разве не чудесно? Двадцатилетние гвардейцы подопрут баррикады с одной стороны, а двадцатилетние революционеры – с другой. Это просто приятельская потасовка! Эх, Рамиль! После сорока у тебя нет никаких идей. Единственное, что остается после тридцати, – вычеркивать написанное и сжигать лишние документы. За что же ты хочешь наказать неравнодушную молодежь? Позволю процитировать себя: «Идите к молодежи, господа! Вот одно единственное, всеспасающее средство. Иначе, ей-богу, вы опоздаете и останетесь без живого дела. Идите к молодежи!» Неплохо?
– Это написал не ты. Хочешь процитирую дальше?
Магас