с тренером, тоже филиппинкой. Лейла не любила заниматься под присмотром, поэтому быстро выучила все упражнения, чтобы только оставаться одной. Лекарства и капельницы приносили все реже, тело и лицо заживали, щекотно тянули корочки ссадин. Все чаще казалось, что грудь и губы изменили форму и были какими-то тугими, не такими, как обычно, но расспрашивать об этом врачей Лейла не хотела, списывала и это на свое странное восприятие мира вокруг и долгое уже ожидание поездки в Таиланд на операцию. Хотя туда-то она точно еще не летала. Сомневалась, не случалось ли так всегда с ее телом, если немного набирала вес.
Других пациентов она почти не видела, только издали, когда гуляла в изученном до каждого сантиметра пятачке-саду под стеклянным куполом. Мужчины и женщины с надменными застывшими лицами, что-то с ними было не так. Налитые искусственной жизнью, точно все эти растения со шлангами. Как поняла Лейла из обрывков разговоров, услышанных на лодке, пациенты приезжали сюда омолаживаться и были людьми особенными, влиятельными, чуть ли не главами ближних и дальних государств. Впрочем, другие всегда мало интересовали Лейлу, да и при всем желании трудно поинтересоваться о чем-то у крошечных фигурок, плывших по коридорам или в других садиках за прозрачными лабиринтами стен. Одного она, правда, увидела близко, прямо за стеклом: скрюченный уже, хотя и видно, высокий когда-то, смешной старикашка смотрел на нее безумно и живо, во все глаза. Лейлу обожгло от узнавания и одновременно невозможности вспомнить. Мучилась целый день: кто же это, откуда она его знает? И почему он здесь? Может, тоже из-за сумасшест-вия?
Время в клинике остановилось. Не было ни до, ни после, только бесконечные коридоры и мраморная зеркальная роскошь. Похожее чувство раньше настигало в аэропортах, особенно ночных и гулких. Так, наверное, выглядит для кого-то чистилище: застывшая пустота и никого. Но Лейле было на удивление хорошо. Здоровая еда, сон, занятия физкультурой и какой-никакой, но сад с цветами, прогулки с доктором Натансоном, беседы с ним о чем-нибудь абстрактном и прекрасном. Такие, во время которых наслаждаешься и собеседником, и собой, хотя после ничего толком не помнишь. Другие врачи почти не заходили, а медсестер она предпочитала не замечать или обменивалась с ними короткими фразами.
В снах теперь часто бывало легко, но иногда все еще тревожно. Там она говорила с людьми, которые казались родными: некоторых узнавала, других совсем не помнила. Выдыхаясь, успевала к дедлайнам на работе, бралась за новые проекты. Долго гуляла по нежному хвойному лесу, похожему сразу и на российский, и на бутанский, и на ливанский.
А еще тот самый, белый, когда и на миллиметр не сдвинуться. Палата как наяву, все настоящее, вокруг люди, знаю: они здесь. Но не разомкнуть ни глаз, ни губ. Прибивает к кровати потокома воздуха, сопоротивляюсь.
Даниэля не было пару недель, поэтому, когда он постучался и вошел, казался поначалу очередным сном. Второй день по улице бродили песчаные бури, ветер завывал и иногда с силой стучался, швыряясь песком в окно.