сквозь легкую кружевную ткань просвечивалось нежное молодое тело. Все это, как колдовство, парализовало мужчин, находящихся в комнате. Семятин, уже немолодой лысенький толстячок, не договорив фразу, замер с открытым ртом. Пристав, не заметив, как с его носа свалилось пенсне, бессильно рухнул в кресло. Каренин почувствовал себя неловко.
– Пойди… Пойди в спальню, дочка… Накинь на себя что-нибудь! – опустив голову, попросил растерянный отец.
Роза захлопнула двери и прижалась ухом к замочной скважине.
– Какая, однако, она… – начал ростовщик. – Не ожидал, не ожидал! Этакая мордашка, прямо-таки вылитая… – еще не отойдя от шока, замешкался, подбирая слово.
– Принцесса… – протянул в забытье пристав.
– Вот именно! Настоящая принцесса! – подхватил ростовщик. – Да уж, ничего не скажешь… Хороша! – задумался. – Хороша-хороша, чертовка! – уже по-другому, скороговоркой произнес ростовщик, видимо, пришел в себя и что-то задумал.
– Господь с вами! Она еще ребенок! – вмешался аптекарь, явно желая поменять тему.
– Ну, какой же это вам ребенок, дружище! – возмутился ростовщик. – У нее все… – обозначил жестами женскую грудь, – этакая у нее… я бы сказал… – снова потерял дар речи.
– Женственный стан! – подсказал пристав.
– Вот-вот! Стан… Именно, стан! И вся она, так сказать, хороша собой! Просто… Как бы это выразиться?
– Невеста! – снова подсказал пристав.
– Именно это я и хотел сказать! Невеста!
– Только вот приданого за ней никакого не будет… Все опишут! – цепляя на нос пенсне, ехидно заметил пристав.
– А ты, голубчик, пожалуй, иди! Здесь ты, видно, нам больше не понадобишься! – обратился Игнат Игнатьевич к приставу. – Да-да, любезный друг, пожалуй, иди-иди… Погуляй пока… Мы тут по-свойски, глядишь, миром и договоримся. Поди, не один год знаемся? А? – улыбаясь, подмигивая одним глазом, посмотрел на аптекаря ростовщик.
Оставшись наедине с Карениным, ростовщик, сгорая от нетерпения, предложил обменять все долги на дочь. Дикость и простота сделки были так неожиданны, что аптекарь не сразу понял, о чем речь. Зато Роза за дверью поняла – и еле сдержалась, чтобы не рассмеяться. А вот отец, когда, наконец, оценил замысел сделки, сдерживать себя не захотел. Он еще продолжал хохотать, когда ростовщик на улице садился в коляску.
Люди все разные, но те, кто помешан на деньгах, в одном не отличаются друг от друга, в какие бы века они ни жили. Все они поклоняются одному идолу, и выше этого ничего не признают.
«Если девка будет моей – можно будет долги простить, деньги все равно не мои! А если этот глупец не отдаст мне красотку, вместо нее имущество заберу! По миру пущу обоих! Будут меня помнить! Одно из двух в любом случае будет моим!» – рассуждал получивший отказ ростовщик.
Игнат Игнатьевич так проникся своим желанием, что Роза для него теперь стала целью всей