снисходительно разрешил Князь. – Нынче мы, дворяне, без затей, запросто.
Мальчишеская надменность соседа старика позабавила.
– И из каких же вы князей, позвольте спросить: испанских, австрийских? Может, князь Монако?
– Из русских, – Князь насупился. – Просто русский князь.
– Просто князей не бывает, – не поверил старик. – Наверное, с этим сюда попали? А фамилия, случаем, не Князев?
Князь раздраженно повел худым плечом.
– Так вот, чтоб вы не задавались: князья и графы – это Мещерские, Ростовы. А Князевы да Графские – потомки их бывшей прислуги, – назидательно произнес старик. – Потому мой совет: выбросьте эту дворянскую блажь из головы.
– Ну, не всем же президентами, – огрызнулся Князь, беспокойно приглядываясь к своенравному новичку. Старик-то старик. Но впадет в буйство, – откуда силы берутся? Не унять. Конечно, настоящего буйного сюда бы не поместили, но бывают тихушники – с приступами. За долгие годы на всяких насмотрелся.
– Ты, отец, имей в виду, – произнес он строго. – Тебе козырная палата выпала. Таких здесь, считай, больше нет. Начнешь бузить, перебросят в общак, на десять коек. А там нравы простые. Чуть что не так, укольчик в жопельник и опять – тихой-тихой! Улыбчивый-улыбчивый. Так что цени и – не нарушай. Слышал, что я тут за старосту? Потому доложись: откуда? Давно ль президентствуешь? Над каким народом? А то как-то поступил президент США. Так оказалось – симулянт.
Ёрничающий Князь напоролся на колючий неприязненный взгляд.
– Больно ты, парень, словоохотлив. Что надо, есть в деле, – обрубил разговор номер 12.
Принялся раскладываться.
На Князя потянуло холодком. Психбольной явно принял его за «наседку».
– Ну-ну. Была бы честь предложена, – пробормотал он уязвленно. Несколько, впрочем, успокоенный. Психбольные, особенно буйные, стукачей не опасаются.
Константин Понизов налегке, в халате, наброшенном на тонкий джемперок, торопился по морозцу от амбулатории в административный корпус.
Наступало время обеда. Меж корпусами с кастрюльками, судками, термосами сновали больные – дежурные по кухне.
Проходя мимо судебно-психиатрического отделения, Пони-зов расслышал доносящийся из палат искаженный динамиком голос-заклинание. «Родина – моя!», «Советский Союз – великий и неделимый!», «Сталин»! «Отечество»! – пафосно, со сдержанной слезой, произносил голос. Следом, после паузы, тот же голос, но уже с ноткой отвращения, загнусавил, перечисляя врагов: «Гитлер!», «Черчилль!», «Америка!». Через пяток секунд всё повторялось заново. Завотделением Кайдалова ввела среди контингента ежедневные сеансы патриотизма.
Понизов уже взбегал на служебное крыльцо, когда краем глаза разглядел на заиндевевшей скамейке нахохлившуюся грузную фигуру, опиравшуюся на клюку. Хоть после церкви Пятса он не видел, не узнать его было невозможно. Сидел Пятс в одиночестве. Значит, в нарушение инструкции лечащий врач Гусева выпустила пациента без присмотра, да еще во время обязательной психотерапии.
Понизов