раз вам повторять, министр? Он убьет вас.
– Так я должен санкционировать его смерть?
– Вы любите свою настоящую семью?
– Что за вопрос?
– Тогда вам должны быть очевидны шаги, которые нужно предпринять для ее защиты.
Мой отец качает головой.
– Это форменное безумие! – Он проводит рукой по волосам. – Могу я спросить вас прямо?
– Вы хозяин, – отвечает Акико Като хозяйским тоном.
– Является ли наш договор о сохранении секретности серьезной статьей в ваших доходах?
Чувство оскорбленного достоинства придает голосу Акико Като стальную твердость:
– Я возмущена подобным предположением.
– Вы должны признать…
– Я так возмущена подобным предположением, что удваиваю цену молчания.
Мой отец почти кричит:
– Не забывайте, кто я, госпожа Като!
– Я помню, кто вы, министр. Вы человек, который может потерять свою власть.
Время пришло. Я поднимаюсь во весь рост в двух рядах от своего отца и этой гадюки, которая им манипулирует.
– Извините.
Они оборачиваются – виновато, удивленно, встревоженно.
– В чем дело? – шипит Акико Като.
Я перевожу взгляд с нее на своего отца и обратно. Никто из них меня не узнаёт.
– Какого черта?
Я сглатываю.
– Это просто. Я знаю, как зовут вас, и когда-то давно вы знали, как зовут меня: Эйдзи Миякэ. Да, тот самый Эйдзи Миякэ. Правда. Прошло много лет…
За окном камеры Воормана клыками свешиваются сосульки. Веки Воормана очень, очень медленно поднимаются. В небе гудят бомбардировщики.
– Доброе утро, доктор. Фигурирует ли Бельгия в ваших сегодняшних заметках?
Надзиратель с электрическим стрекалом в руке захлопывает дверь. Полонски притворяется, что не слышит. Под глазами у него темные круги.
– Плохо спали, доктор?
Полонски с отработанным спокойствием открывает сумку.
– Грешные мысли! – Воорман облизывает губы. – Ведь ваше медицинское заключение, доктор, таково, что я не сумасшедший, не симулянт, а дьявол? Что, будете изгонять дьявола?
– Вы полагаете, поможет?
Воорман пожимает плечами.
– Демоны – это всего лишь люди с демоническим воображением.
Доктор садится. Скрипит стул.
– Предположим, вы действительно обладаете… властью…
Воорман улыбается:
– Говорите, доктор, говорите.
– Почему же тогда Бог в этой тюрьме, в смирительной рубашке?
Воорман сыто зевает.
– А вы бы что делали, если бы были Богом? Проводили бы свои дни, играя в гольф на Гавайях? Думаю, что нет. Гольф – это так скучно, если знаешь, что наверняка попадешь во все лунки. Существование тянется так… несущественно.
Полонски уже не делает заметок.
– Так как же вы проводите время?
– Я ищу развлечение в вас. Возьмите, например, эту войну. Дешевый фарс.
– Я не религиозен,