осеняя себя крестным знамением, объясняли это себе и другим прямым Божьим вмешательством. «Не может деревенская девица так говорить и так мыслить сама по себе!». И текли по войску многочисленные легенды и домыслы, водоворотом окружающие любое даже самое незначительное происшествие.
Заартачился конь Жанны, встал на дыбы при её приближении – и вот уже готово предание! Никому не интересно, что конюх слишком натянул поводья, что девушка лаской и угощением успокоила коня. Нет! «Она велела подвести жеребца к кресту, и тот мгновенно успокоился! Стоял, как привязанный, пока она садилась! А сама Дева говорит: я, дескать, ещё не исповедовалась сегодня, ведите меня немедля к духовнику. И всем велела не забывать об исповеди, потому как смерть так и кружит вокруг, выискивая грешные души. Исповедуйтесь, говорит, и Господь защитит вас…».
Клод тоже находилась в Селе и слушала подобные разговоры с непонятным ей самой смущением. Прекрасно понимая, что никакого обмана со стороны Жанны во всём этом нет, и те, кто сочиняет легенды, делают это из самых лучших побуждений, а люди, несущие в душе веру всегда чище и лучше тех, кто живёт, глядя только себе под ноги, она всё же считала, что образ без конца молящейся Девы уводит далеко от Жанны подлинной – той, которая, как и воображаемый Клод Иисус, смогла подняться над обыденностью, чтобы раз и навсегда понять: если не она, то кто? Не в исповедях и молитвах была её сила, а в той единственной, истинной вере, которая даёт право понимать: созданный «по образу и подобию» Человек не просит помощи у Бога, но сам помогает Богу в его замыслах. Надо только суметь услышать, понять этот замысел. И если когда-то кому-то было открыто, что должна явиться Дева-спасительница, если несколько поколений ждали её и верили, что придёт, то нужно было найти силы, чтобы осознать эту Деву в себе как раз тогда, когда это было особенно необходимо, и пойти в самое пекло, не обращая внимания на насмешки и неверие, и совершить предначертанное Чудо!
Да, конечно, дисциплина в войсках теперь такая, что даже наёмники не смеют вести себя с обычной разнузданностью. Но Клод казалось, что всё это могло получиться и само собой, без того, чтобы окружающие Жанну священники укутывали её понятными всем, но очень заземляющими её образ ритуалами. Если бы всё шло от другого понимания, по велению собственных сердец, по возникшей душевной потребности… И пускай было бы не так пышно, не так заметно и организованно, зато более искренно и надёжно.
Сопровождая Жанну в её поездках по Раморантену и наблюдая за тем, как невысокая фигурка в белых латах словно светится среди мощных фигур, повсюду следующих за ней – маршала де Буссака, Ла Ира, Гокура и Бастарда Орлеанского – Клод невольно озиралась по сторонам, ища кого-нибудь, кто смотрел бы на это с таким же чувством, как и она сама.
Ведь подлинное чудо было именно здесь, в том неподдельном почтении и внимании, с которым эти высокородные воины теперь ходили за её подругой, слушали её… и не только слушали, но ещё и слушались! Ведь даже сквернослов Ла Ир не срывался больше на привычные ругательства.
И разве