до главной посвящённой жрицы храма Исиды – это просто выдумки Каиафы, чтобы его опорочить. Она была так талантливо преподнесена, что даже некоторые ученики Иисуса в неё поверили.
– Ученики? У него есть ученики?
– Да. Он был с ними в ночь Пейсах, когда его арестовали.
– И что же они не заступились за него?
– Заступились. Симон Пётр, Кифа, как они его называют, даже отсёк стражнику ухо его же мечом. Но Иисус сказал, чтобы они не вмешивались.
– Отсёк? Мечом? – казалось, Пилат был поражён. – Но ведь носить меч имеет право только римский гражданин. В пределах города это запрещено. – Он помолчал, хмуря брови. – Не знал этого. Впрочем, я не успел прочитать ещё все отчёты, – Он повернулся к столу.
– Не убивай его! – воскликнула она. – Знал бы ты, на что его обрекаешь, – Она помолчала, затем тихо добавила: – Я это знаю. Несколько ночей мне это снилось. Это были нечеловеческие муки. Я чувствовала их. Я видела, как он страдает. Я была им. То, на что ты его обрекаешь, это больше, чем смерть.
Она помолчала.
– Когда я услышала про него в первый раз, я молилась за него. И знаешь, ты можешь мне не верить, но он сам однажды коснулся меня рукой во сне, и моя болезнь прекратилась. Мои кровотечения остановились. Уже несколько недель я здорова. Даже более того… – Она быстро взглянула на него. – Умоляю тебя, не убивай того, кто одним явлением в мой сон смог вылечить меня, когда толпы лекарей со своими снадобьями бились над этим долгие недели!
Пилат повернулся к ней. Её молящий взгляд, простёртые руки и серебристые слёзы, катившиеся по смуглым щекам, заставили что-то шевельнуться в его душе. Возможно, Иисус был прав, и смерти нет? Что жизнь – это не только смерть, ненависть, алчность – а любовь? Иначе, почему Пилату захотелось обнять нелюбимую жену, крепко прижать к себе, гладить по волосам и говорить, что всё будет хорошо, вернуть улыбку на эти трепетные губы?
– Я сделаю все, что смогу, – сказал он и отвернулся. Прежде, чем осуществить пробежавшую мысль, он должен был её осознать. И закончить с делом Иисуса.
Новому посетителю Пилат был удивлён не меньше, чем приходу своей жены. Жестокая улыбка появилась на его губах.
– Зачем почтенный член Синедриона пожаловал ко мне, недостойному его благословенных глаз? – с издевкой спросил Пилат. – Неужели одного первосвященника мало, чтобы склонить меня к нечестивому приговору? Что ты хочешь сказать мне из того, чего я не знаю?
Вошедший посетитель, мужчина средних лет в богатой одежде, склонив голову, слушал слова Пилата. Его смиренный облик не напоминал высокомерное поведение Иосифа Каиафы.
– Прости, префект, я не тебя пришёл обсуждать и осуждать. То, что ты сделал или сделаешь – не всё воля Бога. Если бы Он не захотел, Он бы не допустил. Я пришёл к тебе как проситель.
– Вот как? – Удивлённый Пилат сел в своё кресло. Иосиф из Аримафеи, всё так же смиренно, подошёл к нему. – И о чём ты хочешь просить меня, ты, влиятельный и богатый человек?
Не обращая внимания