в обмен на ничтожнейший знак внимания, невзрачный комплимент. Иногда просто за то, что пришел утолить страсть. Пришел не куда-то, а именно к ней.
Я так хотел, чтобы Пламя прильнула, задышала часто-часто. Чтобы повисла на шее, как Аз. Я ненавидел этот ее жест. Словно булыжник на шее болтался. Но до щемящей боли в груди мечтал о том, чтобы Пламя повторила все до единого идиотские маневры льеннки. Включая щекочущий ухо прерывистый шепот: «Сьер-р-ра-а-а…» и до невозможности глупое придыхание: «Ты тако-ой… страстный»…
Я огляделся и горько усмехнулся собственному бессилию.
Стол раскололся на две части. Хромое кресло лежало на одной из них, покачиваясь, словно на ветру.
Шкаф – мой ровесник – из белого дерева, прочнее стали, остался без дверей. Петли напоминали работу неумелого скульптора по металлу.
Пол устилали смятые свитки карт, развалины картонных папок, драные и целые листы бумаги. Среди них словно островки в море высились дверцы шкафа, в окружении крошева стекол.
Я усмехнулся, вернул креслу нормальное положение. Вздохнул и отправился в спальню. Там осталось много целой мебели. И… остро не хватало Пламени.
В центре кровати. Полуобнаженной… нет, лучше совсем голой… Тело болело от желания сильнее, чем после встречи с ОНО.
Воображение не щадило, издевалось ясностью образов, великолепием.
Я словно видел Пламя, вальяжно устроившуюся на синей простыне. Как она манит пальчиком – лукаво, зазывно. Как одна ладная ножка скользит вдоль другой. Как напрягаются яблоки ягодиц – я успел оценить их, пока выносил рыжую из ОНО. Как ребро узкой ладошки спускается от тонкой шеи к груди. Длинные, изящные пальцы, достойные королевы, касаются умопомрачительной ложбинки. Я не раз из последних сил отводил от нее взгляд. Блуза чертовки позволяла ему нырнуть туда, куда мне безумно хотелось запустить руку.
Я зарычал. От боли желания, от бессилия забыться, от страха, что мои грезы никогда не воплотятся.
Схватился за голову, затряс, словно рассчитывал высыпать ненужные мысли наружу. Но они таились не там. Они бились в груди неровным пульсом. Они жили в моем теле своей жизнью. В мозгу, в сердце, в теле – Пламя была всюду. Проклятье!
«Надо успокоиться. Психоз делу не поможет» – убеждал я себя.
Но эмоции вспыхивали с новой силой. Так сухое дерево, поймав искру, взмывает к небу огненным столбом. Даром, что пожарные брандспойты изрыгают тонны воды – великанскому факелу все нипочем.
– Ну ты даешь, Сьерра, – усмешка Рэсса немного остудила. Словно ветер разбавил прохладой знойный полдень. Жар, что плавил кожу, въедался все глубже и глубже, не сдул. Но позволил ощутить крохи комфорта.
Черные глаза Второго смеялись. Я бы и сам поржал над собой.
Во рту стало горько.
– Сьерра, я наслышан о твоих подвигах. Не хотел приходить, пока не вылечишься. Не люблю видеть слабость. Сам не хотел бы, чтобы меня видели слабым, – он словно извинялся. Зачем? Я не ждал Рэсса. Прекрасно осознавал – у второго кишка тонка полюбоваться тем, как отделало