на концерт. На выбор.
Я сказал, что лучше на хачапури, потому что кавказская кухня мне незнакома.
А Марьяна-большая в тот же вечер сбросила записку в телефон.
– «Это был самый счастливый день в моей жизни», – прочел я вслух под шум посудомоечной машины, лежа на диване перед уже убранным, голым совсем столом, – Преувеличивает, как всегда.
– Мы же не знаем, куда она дальше пошла, – сказал Коля, который сидел в кресле и смотрел в свой ноутбук; лицо его было освещено призрачным светом.
– У Ани – развод, у Даши с Машей – драма, Марьяна расходится со своим, другая Марьяна живет, как на пороховой бочке, Ленка болеет, Зину любовник бросил. А они все равно счастливы.
– Почему ты так думаешь?
– Иначе почему они все были такие красивые?
– А Ника не пришла. И даже не предупредила, – в голосе Коли мне послышалась обида.
– У нее муж есть, – сказал я, – В очереди за ее женским счастьем он вне конкуренции. Только гостей было не восемь, а семь.
– Как же? – буркнул Коля, – А Клара?
– Ах, Клара! – радостно воскликнул я. Обожаю прямолинейные ходы и ничего не могу с собой поделать.
«Клара ушла, но дух ее всегда с нами», – написал я еще в приглашении, посулив гостьям, помимо всего прочего «красивое хождение туда-сюда, гоголь без моголя и демонстрацию солидарности».
– А еще мы твоей маме звонили, – сказал Коля, – И Марьяны маму поздравляли по телефону.
– Их много было, в общем-то, – согласился я, – Больше, чем восемь. И не сосчитать.
Если и следующей весной буду жить в Москве, обязательно опять приглашу в гости любимых женщин. И назову праздник также, как в этот раз: «Завтрак без Клары».
Рита. Слово в слово
Записал, как услышал. Как услышал, так и записал. Мне кажется, слово в слово.
– Я помню, что была жара. Я лежала, голая, на балконе. У него квартира на последнем этаже, а бортики высокие, меня не видно, а мне было видно только небо, белесое от жары. Я лежала, голая, без одежды в шезлонге, который сама вытащила из кладовки. Постелила на него плед с дивана. Ему бы не понравилось, но я была одна.
Я слушала радио. Включила радиостанцию, которая передавала побольше разговоров, только не про политику. Дремала, слушала, как кого-то привезли, кто-то выиграл, кто-то получил. Радио говорило громко, думаю, голос его раскатывался по всему двору, до самого низа колодца. Но я никого в доме не знала, мне было все равно. Я лежала, голая, поджаривала себя с ног до головы под солнцем июля. Был июль, я была одна. Радио говорило – сулило, рассказывало – и странным образом ободряло.
Я была одна. Я только что ушла от мужа. Собрала чемоданы и ушла. Он бы меня и дальше терпел, Сергей – порядочный человек, а я, хоть и порядочная сука, но не до такой степени, чтобы любить одного человека, а жить с другим. Я ушла, и первое, что сделала, приняла душ, вытащила на балкон шезлонг и легла – в чем мать родила.
Это