в ее жизни не имевший, не изменивший жизненного хода этой женщины никоим образом, представляется мне важным. Он отмыкает для меня жизнь ее на тот, нужный мне, лад.
Мне важно, что не только была она, но и любила.
Жила. Мария Ивановна.
Рыжая
В мои школьные годы в звании «королева класса» перебывало несколько девочек. В младших классах это была девочка породы «андел»: белокурая, в бантах, которыми ее – пухлую, синеглазую – украшала мать, крикливая парикмахерша с вытравленной перекисью башкой (поговаривали, что и дочке своей она тоже подкрашивает волосы).
Я был к «анделу» равнодушен.
В классах старших самоназванной «королевой» сделалась девочка, которая смелее других взбивала челку (многоступенчатый витой кок надо лбом был намертво залит лаком), на форменные фартуки нашивала неимоверной ширины кружева, а лицо залепливала плохой косметикой тех времен так плотно, что от неуродливого лица мало что оставалось – ресницы ее простирались до бровей. Родители ее были грустные еврейские инженеры, от поклонников у девочки не было отбоя.
Она меня смешила.
Но первейшей «королевой» для меня стала девочка, которой я дам сейчас победительное имя «Виктория», которая безраздельно царила с четвертого по восьмой класс.
Она была рыжей, волосы ее вились проволокой по-негритянски, и потому даже две косы, с которыми она явилась на самый первый урок в наш класс, выглядели по-бунтарски – толстые, будто искусственные, плетения довольно неряшливого. Позднее она волосы укоротила, создав вокруг молочно-белого лица своего огромный рыжий шар. Наверное, ей просто хотелось упростить себе труды – попробуй-ка расчеши эту копну. Я помню, как страдальчески морщилась она, на перемене с треском продирая расческой свой жесткий рыжий войлок.
Училась Вика хорошо (особенно успевала в точных науках), но могла бы учиться и отлично. Учительницы ее недолюбливали, а дуры, которых среди них было немало, так и вовсе ненавидели: Вика любила с педагогами спорить, вслед за ней, язвительно прищурившей синие глаза в щели, поднимались и ее подружки (у нее была свита из девочек чуть побледней, но тоже неглупых), а далее и остальной класс, подцепив бациллу вольнодумства, роптал.
«Дерзкая» она была.
Как бывает у некоторых рыжих, лицо ее было сделано тонко, как из фарфора. Меня так и подмывает сказать, что ноздри Вики могли гневно трепетать, но, возможно, я додумываю эту живописную деталь.
Девочкой Вика была рослой и довольно быстро начала носить «взрослую» одежду. Может быть донашивала тряпки матери – аптекарши из аптеки через дорогу. С дочерью у нее было внешне много общего, но то, что у Вики выглядело фарфором, у матери ее, замордованной женщины, имело вид тяжеловатый, как санитарный фаянс.
Не исключаю, впрочем, что «взрослую» одежду девочке покупал ее отчим. У Вики первой в классе появилась светло-коричневая дубленка, а еще она первой стала носить высокие рыжеватые