не сказал, что чей-нибудь племянник на него в пабе наткнулся или брат чей-нибудь с ним на стройке вместе работал. Чем он занимался, ума не приложу.
Норин тут же принимает вызов.
– Ой, да я слыхала то-се. Год-два назад Анни О’Риордан, ну ты знаешь ее, которая поближе к Лиснакарраху? У ней двоюродный видел его в пабе с какой-то девчоночкой в черных кожаных штанах в обтяжку, смеялась до упаду от его шуток. Смекаешь, о чем я? Этот малый и субботу с воскресеньем не отсидит, чтоб женщина за ним не присматривала и не рассказывала ему без передыху, какой он весь из себя потрясный.
– Похоже на Джонни, все так, – говорит Лена. Шила когда-то считала, что Джонни весь из себя потрясный. Лена сомневается, что Шила до сих пор считает так же.
– А еще помнишь Бернадетт Мадиган, с которой мы в хоре вместе пели? У нее крохотная антикварная лавка в Лондоне теперь, и кто, как не Джонни, пытался загнать ей ожерелье, которое, он говорил, брильянтовое, а к нему в придачу слезливую байку про то, что жена от него сбежала и бросила его с тремя голодающими дитятками. Он ее не узнал – Бернадетт жуть как весу набрала, господь ее храни, – зато уж она его узнала. Сказала ему, чтоб засунул себе свои липовые брильянты куда поглубже.
– Она с ним кувыркалась, в школе-то? – спрашивает Лена.
– Это ее дело, не мое, – чопорно говорит Норин. – Но, я б сказала, да.
Вспышка успокоенности у Лены в уме гаснет. Прямо-таки жуликом Джонни не был никогда, однако поди разбери, по стечению ли обстоятельств оно так. Если он эту границу перешел, кто знает, как далеко его унесло и что он на хвосте притащил.
– Когда она его видела? – спрашивает Лена.
– Перед Рождеством. Идиётина, блин, – Джонни, в смысле, не Бернадетт. Она сказала, что даже слепой увидел бы, что никакие там не брильянты.
– Ты мне не рассказывала.
– Я слышу куда больше, чем говорю, – сообщает Норин с достоинством. – Тебе кажется, будто я главная на все графство сплетница, но я, когда хочу, рот держу на замке. Ничего никому не говорила про Джоннины дела, потому что знала, что вы с Келом из кожи вон лезете, чтобы ребенка его блюсти как следует, и потому не хотела баламутить ничего, ославляя эту семейку хуже, чем оно уже и так есть. Вот.
– Вот, – говорит Лена с широкой улыбкой. – А я учу ученого.
– А то как же. Как там ребенок поживает-то?
– Шикарно. Заходила новый слой воска на бабулину старую кровать намазать.
– А, хорошее дело. И что она себе думает насчет того, что папка домой вернулся?
Лена пожимает плечами.
– Это ж Трей. Сообщила, что он вернулся, а следом – что собаку надо покормить, вот и весь сказ.
– Смотрится та собака дико, – замечает Норин. – Будто ее слепили из того, что от других собак осталось. Твоей Дейзи не помешало бы получше разбираться в ухажерах.
– Ей надо было с тобой посоветоваться, – говорит Лена. – Она б и глазом моргнуть не успела, как ты б ее свела с роскошным самцом при родословной длиной с мою руку.
– Ты ж сама не жаловалась покамест, – отбривает