может, всё дело в ударе током и в этих восточных чаях. Старик чудил, но скоро эта мысль оставила Раевского. Реальность действительно изменилась, всё пространство покрылось множеством разноцветных линий, и одна из них, голубая, связывала их вместе. Она была то очень толстой, то истончалась и едва не рвалась. Другие линии тянулись за границу дачного участка, какие-то из них уходили вверх и вниз, и все они двигались, перемещались, но только та, что связывала двух подростков, не двигалась никуда, пульсировала, не меняла своего голубого цвета. Они плыли между звёзд, как два космонавта, потерявшие свой корабль, и это было главным знанием, а не мерцавшие разным цветом опасности и тайны.
Кажется, голоса были разные.
Раевский не слышал голос в наушнике подруги, а вот тот, что говорил с ним, был тревожен. Он звал крепить связь, и перед его глазами была картинка из одной детской книги. Там герой-связист, умирая, сжимал зубами телефонный кабель. Ах, как он был непрочен, и не жаль было умереть, чтобы сохранить эту фронтовую линию жизни, но все занятия с репетиторами по физике говорили Раевскому, что такое соединение ненадёжно.
Слушая голос, что говорил ему о странном будущем, в котором всё переменится, от границ и названий, он пытался ухватить ртом нить, а она выскальзывала…
– Ишь, очнулись. Чайку попейте.
– Это у вас был что, чай с коньяком? – спросил, переводя дух, Раевский.
– Вот ещё, – поджал губы старик. – Стану я переводить коньяк. Вы по малолетству ещё всем расскажете, так сраму не оберёшься. Мне самому запретили пить, – правда, те врачи, что запретили, уже сами давно перемёрли.
Он засмеялся, и смех был похож на маленький шерстяной клубочек, который выкатился на стол, прыгнул и исчез под столом.
– А сколько мы?.. Сколько нас тут не было?
– Нисколько. Прикоснулись да руки отдёрнули от искры. И что вы видели?
– Ничего, практически ничего, – быстро произнёс Раевский.
– Правильно отвечаете, Владимир Сергеевич, – медленно улыбнулся старик. Так, как, наверное, улыбнулась бы черепаха.
Адъютант отсоединил ручку, упаковал ящик обратно в брезентовый мешок и ушёл с ним куда-то.
Хозяин сказал устало:
– Хорошо, что мы повидались. И хорошо, что Анюта вас привезла, это очень ценно. Потому что я успею сказать тебе, Анюта, важную вещь: ты должна не понять, а ценить то чувство, что у тебя есть. Приказать я тебе не могу, поймёшь всё потом. Или не поймёшь. Родители тебе твердят наверняка про оценки в табеле. Не спорь с ними, но те друзья, которые есть у тебя сейчас, всегда будут главнее. Самое важное у тебя именно сейчас, хотя потом будет казаться, что пора вырастать из детской дружбы и влюблённости. Вы будете расставаться и, может, заживёте порознь, но это всё глупости. Дружба и любовь, которая сейчас, навсегда, я тебе говорю, и предательство тоже навсегда. Очень важно, чтобы с тобой были люди, которые помнят тебя с детства. Они, как часовые, не дадут тебе сделать неправильного шага. Ты, конечно, всё равно его сделаешь, но они успеют крикнуть тебе: