Мустай Карим из Уфы, а в кармане у него лампочки…
«Пить воду из графина было все равно, что пить из унитаза». Видимо, Сарнов никогда не спускал за собой воду, а ведь если спускал, то мог бы и пить.
«Белье меняли только по большим праздникам». То есть на Новый год, 1 мая и 7 ноября, да? Но вот рассказывает, что прожил в Коктебеле два летних месяца, там никаких больших праздников. Можно себе представить, в какое состояние он привел свою простынку! А наволочку? Вся в соплях! Ах, антисемиты проклятые! А вот мне во всех Домах всегда меняли белье еженедельно.
«Но самой большой гадостью была еда». И что, люди опытные, привозили еду с собой? Украинцы – поросят, дагестанцы – баранов, москвичи – кур… Тут их и резали, и жарили. Так?
Для выразительности Сарнов приводит цитату из известной фантасмагории Д. Оруэлла, уверяя, что в наших Домах именно так и было. И первая же фраза – вранье: «Очередь за обедом продвигалась толчками…». Никаких очередей в наших Домах не было. Когда мы приходили в столовую, закуска и третье блюдо уже стояли на столах, а первое и второе разносили любезные официантки.
«Особенно отвратительны были изо дня в день повторявшиеся «кнели паровые». Нет, должно быть, Сарнова почему-то не кормили в Домах творчества и он ходил в какую-то забегаловку, где и пожирал ежедневно эти кнели. А для всех остальных существовала достаточно разнообразная система заказов на первое и второе.
И вот убийственный итог: «Академики и членкоры любили писательские Дома творчества». Помилуй Бог, да за что же любить эти жуткие Дома, в которые надо ехать со своей едой, с лампочками, простынями, где из крана течет вода цвета мочи Сарнова, но не горячая, как у него, а холодная, где что ни день извольте есть такие кнели, что после них не тянет к Нелли – за что? За что и сам-то любил их? А ведь любил, коли ежегодно жил там месяцами. Там, умываясь лошадиной мочой, и сочинял свои паскудные книги.
И ведь так этот литературный прохвост, страдающий недержанием, пишет не только о Домах творчества, – о всем нашем Советском Доме, который для этого засранца не что иное, как «срань» (с.119).
И вот любопытно! Виктор Астафьев – человек совсем иного жизненного опыта, другого облика. Общего с Сарновым у него только одно – ненависть к Советскому времени. И этого тут достаточно: Астафьев так же поносил наши Дома творчества, так же врал о них.
4 января 72
Михалков в своем «Фитиле» высмеял тех, кто кожно-венерологический диспансер назвал именем Короленко. Я ему написал, что да, вроде несуразно, но этот диспансер писатель, хорошо знавший сию жуткую проблему по Якутии, основал на собственные средства. А богачом он не был. И уж тут ничего смешного. Сегодня он прислал ответ: «Ну, а может быть морг имени кого-то, или баня, или кладбище, или вытрезвитель?»
Тогда я этот вопрос пропустил, а сейчас назвал бы морг им. Горбачева, вытрезвитель им. Ельцина, кладбище им. Чубайса…
«Господин Короткая Память!
Поздравляю тебя. Желаю радостей