к столу, чаем напоим горячим, согреешься. Девчата хлеб испекли свежий.
– Чая ведьмовского испробовать? – криво улыбнулась Люся.
– Ага, ведьмовского, – с улыбкой ответила Ягарья. – Только в чае том травки лесные да мелисса с земли нашей. Да не бойся ты, не отравим мы тебя. Больно надо! Ты, Людмила, думай, что хочешь о нас, только мы никого из деревни вашей не обидели, в отличии от вас. И жили мы тут задолго до вашего прихода.
Люся молчала, а за спиной у нее стояла и слушала разговор Анастасия.
– Идем, – снова сказала Павловна, – мамке твоей, быть может, поспать захочется. Не будешь же ты ее всю ночь на улице караулить.
Людмила согласилась и покорно, приструнив свой нрав, пошла за Ягарьей. А Настя вслед им глядела. Постояв немного, она вошла в дом, где Татьяна лечила больную женщину. Все жильцы той избы, за исключением Тани и Ягарьи, были на своих местах: Вера Никитична вязала что-то крючком вместе с Шурой, дочкой своей, другая девица, возрастом примерно такая же, как и Люся, да и звали ее также – с дочкой своей Леночкой книжку читали негромко, потому что рядом баба Феня дремала.
Уже к полуночи вышла уставшая Татьяна из комнаты. Одна вышла. Все спали, а Настасья прикорнула за столом около свечи. Ягарья не вернулась в дом – осталась с Людмилой на кухне.
– Танюша? – сонно сказала Настя. – Ну как все прошло?
Таня тяжело села на скамейку напротив Насти.
– Хорошо, – устало улыбнулась она. – Хорошо прошло…
Она рухнула на стол, а затем и вовсе сползла со скамейки на пол. Настя подскочила, потрогала Таню – девушка была без сознания. Не накинув ничего на себя, выбежала Настя во двор и побежала к единственному дому в усадьбе, где горел свет – туда, где Ягарья сидела с Людмилой.
– Тане плохо, – сказала с порога Настя.
– Значит – справилась, – ответила Ягарья Павловна и побежала в свой дом. Следом за ней быстрым шагом шли Люся и Настя.
– А моя мама? – спросила у Насти Люся. Голос ее заметно изменился и стал более добрым и приятным для слуха. Настасья лишь пожала плечами в ответ.
Когда Ягарья вошла в свой дом, Вера Никитична уже приводила в чувства Татьяну, которую уложили на ее постель. Люся же бросилась в дальнюю комнату, где на другой постели лежала ее мать.
– Мама, – тихо сказала Людмила и села рядом.
Женщина спала, а на лице ее багрил румянец, чего нельзя было сказать о бледных щеках и без того белокожей Тани.
– Что с ней? – спросила Настя.
– Она потратила много сил, – сказала Никитична. – Ничего, девка она молодая, крепкая. Кровь с молоком! Оклемается.
Люся вышла в общую комнату, где все стояли над кроватью с юной Татьяной.
– Она поправится? – спросила Люся.
– Обязательно. На рассвете можете уходить, чтобы вас из деревенских не заприметил никто, – сказала в ответ Павловна.
– Нет, я о девушке, – скромно добавила Людмила. Ягарья улыбнулась:
– Поправится, куда она денется, поправится, – сказала она.
– Ну, не жалеешь, что гречуху