юго-западнее Неаполя, у основания которого был он расположен. До наших дней от него дошли только руины; но в году от рождения нашего Господа двадцать четвертом – в который мы бы и хотели перенести нашего читателя – место это было одним из самых значительных на западном побережье Италии.
В упомянутое время путешественнику, поднявшемуся на городскую стену, открывалась панорама Неаполитанского залива; непревзойденной красоты побережье, курящийся дымом конус Везувия, небо и волны темно-голубого цвета, омывающие острова Иския и Капри. Его взор, блуждая в благоуханном воздухе от одного острова к другому, наконец – поскольку эта красота столь же утомляла глаз, как сладости язык, – останавливался на зрелище, которого лишен современный турист: под ним располагалась добрая половина римского флота. Принимая во внимание это обстоятельство, Мизены становились более чем подходящим местом для встречи трех владык, желающих на досуге разделить между собой мир.
В старину в городской стене, тянущейся вдоль берега, существовали ворота – пролет, которым заканчивалась улица, переходившая за пределами стены в мол, выступающий в море на несколько стадиев.
Однажды прохладным сентябрьским утром часовой, несший дозор на стене над воротами, встревожился, завидев группу людей, которая спускалась по улице к выходу из города, громко разговаривая между собой. Присмотревшись к ним, он снова погрузился в свою привычную дремоту.
Эта группа состояла человек из тридцати. Рабы несли факелы, которые больше чадили, чем светили, оставляя в воздухе запах индийского нарда. Владыки шли впереди плечом к плечу. Один из них, лет пятидесяти, лысоватый и несший поверх остатков растительности на голове лавровый венок, был, судя по почтительности, с которой к нему относились, центральным персонажем церемонии. Все трое были облачены в богатые тоги из белой шерстяной ткани с пурпурным подбоем. Дозорному оказалось вполне достаточно одного взгляда, брошенного на них. Незнакомцы принадлежали к элите общества и провожали своего друга на корабль после бурного прощания, затянувшегося на всю ночь. Подробности происходящего мы поймем, если вслушаемся в разговоры действующих лиц.
– Нет, мой Квинт, – говорил один из них, обращаясь к человеку с лавровым венком на голове, – это ошибка Фортуны, так скоро забирающей тебя от нас. Всего лишь вчера ты вернулся морем из-за Столбов. Ты ведь даже толком не почувствовал ногами землю!
– Клянусь Кастором! Если мужчина поклялся женской клятвой, – вторил ему другой, выпивший куда больше, – не будем жаловаться. Наш Квинт наверстает то, что он пропустил прошлой ночью. Играть в кости на качающемся на волнах корабле – не то, что играть на суше. Не так ли, Квинт?
– Не стоит ругать Фортуну! – воскликнул третий. – Она не слепа и не переменчива. При Антии, когда наш Аррий вопрошал ее, она ответила ему кивком головы и на море не оставила его, направляя руль его корабля. Она забрала его от нас, но разве она не возвращала его нам с венцом новой победы?
– Его забрали от нас греки, – возразил