закончить книгу, а я думаю, что удастся, то это моя единственная поддержка. Я довольно хорошо проработала план и считаю, что могу быстро и грубо вместить в выбранную форму все, что захочу. Разные люди постоянно приходят и уходят, но я перестаю обращать на это внимание. Еще мы испугались за Джулиана: он сказал Ш. Морону, что собирается вступить в ряды испанской армии294. Сын295 Корнфорда был убит там на прошлой неделе. Но сейчас уже я не переживаю так сильно, как до этого происшествия. В понедельник, когда мы пришли, Несса была совершенно подавлена. У нее всегда необычайно глубокое отчаяние. Но я должна бороться, таков мой инстинкт. И, к счастью, заявления, вероятно, сильно преувеличены, однако день был ужасный, и мы не можем это игнорировать. Странно, но любое действие – то, что мы всегда должны быть готовы сорваться с места и действовать, – не позволяет здраво мыслить. Я чувствую себя той, кому приходится танцевать на раскаленных углях. Вот почему я, наверное, и пишу здесь; это объясняет, зачем [Лев] Толстой и его жена вели дневники.
15 февраля, понедельник.
Как чудесно было ехать в Родмелл в пятницу вечером, когда с плеч свалился этот груз! Я целый час ходила по Харли-стрит296 взад-вперед; люди смотрели на меня; купила газету, уронила платок и все время возвращалась к распашным дверям дома 149. Люди входили и выходили, а я с трудом заставляла себя поворачиваться спиной и идти дальше. Наконец, около пяти часов вечера, Л. вышел в своем новом светлом пальто и улыбнулся. Ну, он был вполне спокоен. И все сразу приобрело другие пропорции. Грэм297 считает, что дело в рационе: Л. потребляет слишком много сахара. Его даже не стали обследовать на диабет; врач ничего не сказал о предстательной железе; сообщил, что все органы в полном порядке; велел ему продолжать питаться как прежде, пока Хенсман298 не свяжется с ним. Симптомы Л. почти прошли. Итак, мы, повторюсь, уехали с чувством странного облегчения, и физического, и психического. Добрались до Монкс-хауса лишь в 19:30. Пришлось спешно ужинать; Квентин позвонил и сказал, что у него сломалась машина. Собрание. Н. Лайонс299 бодр и разговорчив; К. пришел в 21:30 в насквозь промокших сапогах; поужинал в 22:30; отправился домой пешком по холмам под дождем. А над нами витала все та же восхитительная легкость и довольство, будто нам даровали еще одну жизнь.
В воскресенье в «Observer»300 были две небольшие и умеренно хвалебные заметки о романе «Годы», и я с удовольствием отметила, что все похвалы, порицания и разговоры об этой книге похожи на щекотание носорога перышком. И правда примечательно. Отчасти я объясняю это своим философским откровением 1932 года: один человек ничего не значит, – а также нынешней увлеченностью «Тремя гинеями».
18 февраля, четверг.
Я уже три недели пишу «Три гинеи» и написала 38 страниц. Исчерпала этот источник вдохновения и хочу на несколько дней переключиться на что-то еще. На что? Пока не придумала. А добрый джентльмен из Профсоюза автомобилистов