возник в моей голове, как Афина, выскакивающая изо лба Зевса, только наоборот. Сперва ванна; затем завтрак; после – быстрый серьезный разговор с Балди насчет немедленной погрузки в самодельную штуковину Слайти – и тут же домой.
Я сосредоточился и стал раздавать инструкции. Гривз исчез, и мгновение спустя я услышал шум воды в наполняющейся ванне.
– Так, – произнес я, выползая из пижамы, как змея из старой кожи, и сверяясь с пунктами своей программы, чтобы заглушить внутреннюю борьбу, – двигаемся дальше.
– Балди, – сказал я, расправившись с лососем удивительных размеров, даже более крупным, чем яйца всмятку. – Нам нужно поговорить.
– Согласен, Барти, – ответил он. – Именно поэтому я и уговорил Слайти взять тебя.
Я должен сделать краткое отступление, чтобы описать вам портрет Арчибальда Спотс-Бинкла, чтобы читатель мог лучше разобраться в деталях. Представьте себе рыбу из сказки про добрую фею, которая чудесным образом превращается в человека в огромных очках в роговой оправе, за тем исключением, что в случае Балди фея поскупилась на заклинания и превращение удалось только на девять десятых. Вытаращенные глаза, выступающие вперед губы, постоянно влажные, и кожа с легким намеком на чешуйчатость. Теперь добавьте голос, который звучит как первые детские пробы игры на скрипке, и вы получите полный и совершенный портрет Балди. Поэтому совершенно неудивительно будет узнать, что единственной страстью в его жизни является разведение тритонов.
Этот бледный призрак тупо мигал на меня через стол во время завтрака, пока я представлял себе несколько жестких картин своей будущей жизни, отравленной дружбой с ним и обреченной на «прозябание в рабском труде на сырой планете, которого и худшему врагу не пожелаешь».
При серьезных проблемах Балди втягивал шею в плечи даже глубже, чем это было анатомически возможно. Выглядело это, словно рыба пытается изображать черепаху. Он провернул тот же маневр и сейчас, и я подумал, что, если я перестану наседать на него, он выразит мне свое раскаяние, позволяя мне остаться великодушным победителем, как и подобает моей природе.
Поэтому я смягчил тон, высказывая ему свои претензии, и уступил ему слово, хотя в тот момент я еще не знал, что это будет за слово. Вместо того чтобы принести мне свои извинения, мой старый приятель снова вытянул свою худую шею из укрытия и воскликнул:
– О, фи, Барти!
– Фи? – повторил я. Я был озадачен, как всегда, когда сталкивался с подобной несправедливостью.
– Да, фи! – ответил он. – И наплевать на это!
– Остынь, Балди, – сказал я. – Имей в виду, что некоторые плевки не могут быть стерты никогда.
Он поднял свой маленький подбородок.
– Я не волнуюсь, Барти, – ответил он. – К тому же это все бессмысленно.
– К чему «к тому же»?
– Что ты имеешь в виду? – удивился он.
– Что ты имеешь в виду? – спросил я.
Его рыбьи глаза несколько раз мигнули.
– Хватит повторять за мной! – рявкнул он. – Сейчас не время для