мог отбарабанить ни одной мелодии. Через некоторое время, кажется удовлетворенный, он встал и отошел в сторону.
– Прости, Балди, но я не совсем понимаю…
– Тсс, – сказал он, указывая в пруд. – Смотри!
В центре пруда появилась легкая рябь. Затем расходящиеся круги стали смещаться в ту сторону, где стояли мы. Это было похоже на тот тип вибраций, которые обычно показывают в фильмах про мускулистых субъектов в набедренных повязках, которые ничего не находят лучше, чем бороться с крокодилами, кидающимися на них из мутных, глинистых рек. Мутность и глинистость, кстати, тоже весьма подходили для описания прудика во дворе Балди.
Я благоразумно сделал шаг назад, оставив Балди склонившимся над водой, как ива, в горькой скорби оплакивающим свое положение. Круги на воде приближались прямо к нему.
– Балди, – предупреждающе окликнул его я. Но в этот момент на поверхности воды в самом центре расходящихся кругов что-то появилось. Что-то оказалось конусообразной головой, размерами и формой похожей на ковш экскаватора, и там, где и следовало ожидать, располагались два больших золотых глаза. Когда голова поднялась над водой, я заметил под нижней челюстью какие-то отростки. Я смутно вспомнил, как Балди Спотс-Бинкл, будучи намного моложе, указывал мне на какую-нибудь ящерицу в аквариуме, приглашая полюбоваться ее гребешком, – я обычно отказывался от этого «заманчивого» предложения.
Голова уже отчетливо поднималась над поверхностью. Ниже были видны узкие плечи и тонкое извилистое туловище. Когда существо достигло берега и вышло из воды, у него оказалась пара тонких рук и аналогичное количество ног, заканчивающихся перепончатыми пальцами. Длинный блестящий хвост и крепкий плавник, начинающийся прямо от затылка, довершали портрет.
Слова застряли в моем горле. Я издал звук, начинающийся как «ы-ых» и завершающийся как «ак», успев икнуть в перерыве. Балди стрельнул в меня таким взглядом, каким строгая тетушка награждает незадачливого племянника, только что разлившего чай на лучший персидский ковер, и произнес:
– Ради бога, Барти! Прекрати мычать и поздоровайся с Шилистратой.
Я закрыл рот, потом снова открыл и, по-прежнему не сумев справиться с языком, снова закрыл. Но когда мне удалось упорядочить мой словарный запас, я выдавил наконец:
– Как поживаете? Шилистрата, верно? Прекрасно. Необычно.
– Не будь ослом, Барти, – сказал Балди. – Сомневаюсь, что на Венере вообще есть что-то «обычное». – Он повернулся к ней. – Давайте называть вещи своими именами.
Она была тритоном! – понял я. Балди же обратился к Шилистрате:
– Вы должны простить моего приятеля. В плане хороших манер он просто деревенщина, как видите.
Была некая несправедливость в получении такой характеристики от парня, который большую часть своей жизни возился в сельских лужах и чья рыбья физиономия, насколько мне известно, появлялась на улицах Лондона не чаще чем раз в десять лет. Но я воздержался от комментариев, поскольку существо из пруда повернуло ко мне свои круглые