но не сейчас. Еще раз прости. И я окуплю испорченные ожидания мужским стриптизом. Пойдет?
Глаза девушки загораются.
– Мих, – ору, перекрикивая бред, несущийся из микрофона, – собирайся. Нам пора.
– Нееет! – стонет его подружка, которая подпевает во второй микрофон, у них что-то типа баттла. – Я почти его выиграла!
– Да его все выигрывают, – ржу я.
– Я не пойду. Мне тут нравится, – объявляет МС Коршун в микрофон.
– Ну как хочешь, потом не жалуйся!
Одеваюсь. Оплачиваю девчонкам сауну до утра и прошу админа вызвать двух мужчин-стриптизеров. Пусть повеселятся. Ну… и Коршун пусть развлечется вместе с ними.
В части почти никого нет. Половина на вечернем дежурстве, которое не прекращается на полуострове ни на минуту. Половина отдыхают.
Набираю телефон своей русалки. Я знаю, что она скинет. Но это меня успокаивает. Я хотя бы знаю, что она жива.
Привожу в порядок форму. Она понадобится завтра к вечеру, но мне нравится, когда все готово заранее. В казарму заходят двое моих сослуживцев. Армен тащит Влада, укладывает его на кровать и по казарме разносится возмущенное "Вы, русские, неустойчивы к хорошему, настоящему коньяку".
Вот он это зачем сказал? Я готов был лечь спать. Но теперь никто из нас не уснет, пока я не докажу ему насколько мы, русские, устойчивы к любым видам алкоголя.
Следующие полчаса мы бегаем по местным кафешкам, набирая хороший коньяк, отбираемый Арменом, раз уж он взялся быть у нас знатоком. Возвращаемся в казарму, где выпиваем по рюмке за рюмкой, при судействе вернувшегося с гулянки Стаса. На улице глубокая ночь, но остановиться теперь мы не можем. У нас договоренность. Один должен вырубиться. И я не хочу быть первым.
Спор прерывает раскатистый громовой голос пьяного Коршуна.
– Где этот гад?
Дверь открывается с пинка моего гигантского друга. И Мишаня разъярен.
– Вот ты где, маленький говнюк! Стриптизеров мне заказал? Я же теперь всю ночь не усну! Вот же ты урод!
Я ржу и не могу остановиться. Пьяный Арменка и не менее пьяный Стас, который не смог остаться просто судьей и подключился к соревнованию, таращат глаза, потому что не видели еще Коршуна таким злым.
– Они перед моей рожей членами трясли! Я чуть не блеванул! Мне пришлось втащить одному, потому что у него, блин, встал! На меня встал! Че ты ржешь то постоянно?! Мне надо выпить.
Парень выпивает залпом одну треть бутылки коньяка и ставит ее на стол с такой силой, что рюмки, стоящие рядом, опрокидываются.
– Вот тут я их члены видел, – орет Мишаня, водя ладонью перед носом. – Он меня чуть концом своим не коснулся! И если я после этого стану педиком, я тебя, Кобарь, первым трахну!
Парни начинают гоготать, понимая, во что я втянул друга.
– И поверь, – шипит обиженный, – ходить после этого ты сможешь не скоро.
На глаза выступают слезы. Хватаюсь за живот. Ноздри генеральского сынка ходят ходуном. Но я знаю, что бить меня он не станет. Еще несколько минут, и он успокоится.