пассажиры, и встала. Стены салона скрипели и стонали. Ну и досада! Не прошло и тридцати шести часов после отплытия из Тилбери, а ее уже мутит.
– Извините, мадам. – Появился официант со стаканом воды и розово-серой коробкой.
Ох, не может быть! Неужели это так заметно? Она снова села и закрыла глаза, стараясь не замечать, как набухали и опадали волны. Дыши! Дыши! Она старалась не слушать слабое позвякивание стаканов, дурацкий смех людей, находивших забавной такую качку, просьбу сидевшей неподалеку от нее женщины принести ей сэндвичи с яйцом и чашку чая «эрл грей». Сэндвичи с яйцом, бр-р-р, какая гадость!
– Мисси. – Стоявший у двери официант ласково улыбнулся.
– Спасибо. Все в порядке, спасибо.
На ватных ногах она вышла на палубу, в оглушительный грохот волн, и стояла, прижавшись лбом к релингу, пока не почувствовала себя чуточку лучше. Фраза, которую она не дописала, издевательски крутилась в ее голове, рассыпаясь на отдельные слова: «Видите ли, я не создана для семейной жизни, я родилась с рюкзаком на спине».
Стюард принес ей шезлонг и плед. Усевшись, она вспомнила об Отталине Ренуф, которая объехала полмира на разных эксцентричных судах – датских рыболовных траулерах, сухогрузах, шаландах, турецких каиках – и ни разу не упоминала о морской болезни. Может, Вива недостаточно сильная? И что ей тогда делать?
Когда она встала с шезлонга, волны все еще ревели, а небо превратилось в огромный серо-желтый синяк. Темнело, зажглись огни. Где-то слышались смех и негромкое фортепианное арпеджио, такое хрупкое на фоне звериного рева волн.
Тут она заметила Гая Гловера – он сидел в шезлонге за стеклянным экраном, загораживавшим его от свирепого ветра, и курил сигарету. На нем было его черное пальто. Заметив, что она глядит на него, он на мгновение встретился с ней взглядом и демонстративно поднес к губам сигарету, словно говоря: «Ну-ка, попробуй останови меня». Глубоко затянулся и выдохнул, сложив губы кружком, словно рыбий рот. Ветер тут же подхватил и унес выпущенное им колечко дыма. Потом он раздавил каблуком сигарету и двинулся к Виве. Жалкий и нелепый в пальто, которое ему было явно великовато, подумала она; интересно, кому он подражает? Вероятно, Рудольфу Валентино из фильма «Шейх», не хватает только кинжала за голенищем и повязки на голове. Или, может, изображает из себя молодого повесу, который решает, с которой из девственниц лечь в постель.
«Он ведь совсем еще ребенок, – уговаривала она себя, потому что в ней опять зашевелилась тревога, – глупый, неловкий ребенок. Нечего бояться».
Ведь она тоже прошла через разлуку с родителями и пансион, и сейчас у нее сложился такой его образ: как и многих мальчиков из его класса, его слишком рано взяли из родительского гнезда. Без родителей, без братьев или сестер, которые бы его «обтесали», он превратился в постоянно обороняющегося гостя на празднике жизни, неуверенного в себе и в том, что ему кто-либо рад. За деланым безразличием и холодностью скрывались – она была почти уверена в этом – жажда любви