понедельник, глубокой ночью, в начале двенадцатого Мона стояла совершенно одна в свете мигающего уличного фонаря, крепко сжимая в руках портфель. Перед ней находилась площадь колдовского суда с серо-белым бетонным фасадом. Из бесчисленного количества окон светилось только три. Гроскротценбург, может, и был довольно симпатичным районом благодаря Майну и многочисленным озерам, в которых разрешалось купаться, но в такой темный час Мона этого оценить не могла. Кроме того, от нервов ее сейчас скорее тошнило, чем тянуло осмотреть достопримечательности. Интересно, почему Гессенский колдовской суд разместили в такой тихой деревеньке.
Спроектированное весьма скромным образом здание величественно возвышалось над открытой площадью, словно огромная тень посреди темноты. Слабо светящаяся пентаграмма на входных воротах говорила о его принадлежности, а соседняя вывеска указывала путь к спортивному клубу собаководов. Старомодные уличные фонари мигали, а лампа прямо рядом с Моной неприятно гудела.
Дул слабый ветер, и Мона мерзла в своем сером хлопковом пальто, легинсах и черном платье с белым воротничком, которое превращало ее в благопристойную и стильную ведьму. Даже если на данный момент у нее нет никаких сил, ей хотелось хотя бы так выглядеть, возможно, в последний раз.
Мона не двигалась. Жуткое слушание, которое определит ее судьбу, назначили на колдовской час, поскольку адвокат, представлявший интересы Церкви, уже умер. Нечто подобное чуть не произошло и с защитником Моны, поскольку гуру попал в небольшое ДТП, поэтому Бен и Борис прямо сейчас неслись туда, чтобы забрать его со скоростного шоссе.
Мона нервно покосилась на часы на смартфоне. На экране блокировки до сих пор светилось непрочитанное сообщение. «Дай знать, если я тебе понадоблюсь», – велел ей Бальтазар. Его не вызвали, и это было более чем странно. Мона не могла понять, почему они не хотели допрашивать Бальтазара и отрицали его участие. Вероятно, будет даже лучше, если он не появится на горизонте, тем более здесь… она скосила глаза на церковь на другом конце площади.
Сквозь черноту ночи пронесся порыв ветра, налетел на деревья и покрутил осенью в виде крупного дубового листа у Моны перед носом.
– Вот черт, – проворчала она.
А потом, в довершение ко всему, у нее за спиной раздалось такое громкое воркование, что она вздрогнула и тихо взвизгнула. Оглянувшись через плечо, Мона заметила толстого серого голубя с белой полосой вокруг шеи.
– Ну ты меня и напугал. Повезло, что я больше не могу колдовать, иначе бы уже вспыхнула.
В ответ снова послышалось гурканье, и голова птицы вопросительно повернулась набок. Маленькие лапки, цокая, приблизились и заставили Мону нервно сделать шаг назад.
– Эм, прошу прощения? – Пару секунд она и пернатый танцевали по кругу. – У-у меня ничего нет. Никакого хлеба, ничего подобного! Правда! Тем более что он вреден для ваших желудков, разве нет?
Взгляд пары темных птичьих глаз пронзил ее насквозь, и Мона сразу вспотела. Неужели она так переволновалась, что ее сможет шантажировать голубь? Очевидно, да.
– Да что тебе от меня