о свече, Джек».
Джек зашарил руками по грязным оборванным штанам, словно она правда спряталась бы где‐то в них. В памяти, будто прожженной до дыр тем самым голубым огнем, вспыхивали такие же голубые искры, за которые Джек принялся отчаянно цепляться. Это напоминало ловлю светлячков: едва Джек дотрагивался до них, как те тут же затухали. И снова это давящее чувство, словно на плечи водрузили мешок с песком… Джек глянул на свои пальцы, покрытые бледно-розовыми волдырями и следами воска, и пробормотал:
– Как я мог забыть?! Я держал свечу все время… Где она? Эта свеча не должна погаснуть…
– Она там, – сказала Роза вдруг и указала рукой на подоконник.
Поверх того, застеленного овчинными отрезами, плешивыми из-за прожорливой моли, стояло несколько стеклянных коробов с кованой оправой. Некоторые простые и круглые, а некоторые квадратные и рифленые, как скворечники или ларцы. В светильнике, простом и черном, с маленькой петлей на крышке, чтобы продеть туда палец и освещать себе путь, действительно мерцало что‐то необычное. Джек подорвался с места, быстро обошел Розу, споткнувшись о ночной горшок и напрочь забыв о ее ружье, и прильнул к подоконнику всем телом. То действительно была его свеча – единственная из всех с голубым огнем, высокая, почти с два пальца, и, как косичка, сплетенная из семи узеньких стержней. Как и прежде, свеча эта капала воском и шипела, но не таяла; горела мерно, но не обжигала. От нее веяло холодом, как от свежевскопанных могил. Джек даже приоткрыл окошко фонаря, чтобы убедиться в этом.
– Ты так сжимал ее обеими руками, что я сразу поняла – это нечто очень важное, – произнесла Роза за его спиной. – Решила спрятать понадежнее, туда, где ветер и сырость точно не достанут.
– Спасибо, – ответил Джек, и опьяняющий, животный ужас наконец‐то полностью сошел с него, будто тяжелый плащ расстегнули и сбросили на землю. – Эта свеча и впрямь мне дорога. Не помню тоже, почему, но мне надо ее беречь. Ты не против, если мы оставим ее в этом фонаре?
Роза кивнула, и тогда Джек вернулся на свое место, стараясь не замечать, что оружейное дуло по-прежнему всюду следует за ним, как взгляд Розы, куда и как бы он не повернулся. Зато он не стал скрывать того, что заметил, как она побледнела – в разы сильнее, чем до этого. Неужто все еще боится? Когда он сел напротив, Роза даже слегка ссутулилась, пригнулась грудью к ружью и прикрыла глаза.
– Что‐то не так? Ты плохо себя чувствуешь? – поинтересовался Джек, встревожившись.
– Угу, – кивнула она. – Голова кружится и тошнит, но ничего серьезного. Такое бывает, когда живешь одна в лесу и к тебе на порог падает человек без головы.
– А почему ты живешь в лесу одна?
– Потому что одной мне лучше, – выпалила она слишком быстро, чтобы это было правдой. – И потому что семья меня изгнала. Быть одной значит никого больше не подводить и не позорить.
– Позорить?.. Ты сделала что‐то плохое? – спросил Джек.
– Да, – Роза грустно улыбнулась. – Я полюбила,