Роза улыбнулась гордо, будто речь шла об особняке из камня, а не о богами забытой лачуге, где на мили вокруг и маломальского поселения не сыщешь. Затем она повесила ремень ружья на плечо и встала как‐то неуклюже, держась за спинку. – И раз уж я тут всему хозяйка… Давай, как хозяйке подобает, налью нам чаю. Все же ты гость, пускай и чуднóй.
Чайник к тому моменту как раз начал посвистывать на печи, выдыхая струйку ароматного пара. Джек не стал напоминать Розе, что без головы он вряд ли сможет сделать хоть глоток, только замычал согласно, боясь показаться грубым… И боясь, что если он заговорит, то не выдержит и спросит, что это за бочка, а не живот, топорщится у Розы под платьем. Круглый и действительно огромный, когда его не скрывают складки плотной ткани. Джек ахнул, пораженный, и даже подался с кровати, чтобы присмотреться. Да, ему не показалось: девчушка‐то на сносях! А ведь ей всего годков шестнадцать. Еще месяц, может, полтора – и разрешится от бремени. Вот и щечки круглые, но бледные. Вот и чепчики висят в шкафу – то детские. Вот и живет в лесу одна, изгнанная семьей, потому что «полюбила, но не полюбилась и опозорила семью».
– Уже решила, как назовешь дитя? – спросил Джек, отчего‐то решив, что такой вопрос будет ей приятнее прочих, и уж точно приятнее неловкого молчания. Он будто чувствовал тугую нить в ее душе, которую нужно слегка задеть, чтоб она расслабилась. И не прогадал: Роза тут же опустила плечи, положила руку на живот, как на подушку, и задумалась, остановившись у камина.
– Бенджамин, если мальчик. В честь дедушки. А если девочка, то Доротея.
– Тоже в честь кого‐то?
– В честь Доротеи Кесарийской. Она была святой мученицей во времена римских гонений на христиан. По легенде, перед ее казнью один из языческих законников, насмехаясь, сказал ей послать ему яблок и цветов из райского сада, а на следующий день незнакомый мальчик принес ему шляпу Доротеи, полную сладких свежих фруктов… Картина Ханса Грина с казнью Доротеи произвела на меня огромное впечатление, когда матушка впервые отвела меня в кафедральный собор…
Джек кивнул рассеянно, будто понимал, о чем она. Затем бегло осмотрел наряд Розы, как до этого осмотрел дом, пока она, облачившись в рукавицы, наполняла из чайника две чашки до краев. Пуговицы из синего стекла, тугой воротничок, пышные кружевные рукава… Дамасский шелк, как соцветия оливы, уже истрепанный, но явно не дешевый, плотный да с тиснением.
«Из богатой семьи, – догадался Джек, а затем присмотрелся и к жестам Розы, ее маленьким шажкам, поворотам головы и спине прямой, как шест, несмотря на тяжесть женской ноши. – Умная, хорошо воспитана, хозяйственная… И с огромным добрым сердцем, раз приволокла в дом меня».
От грусти, как и от восхищения, у Джека в груди начало щемить. Ведь мало того, что он и впрямь походил на труп, – точнее, должен был быть им, не имея головы, – так ей еще и тащить его на себе пришлось! Тощего, конечно, но все же.
«Может, решила, что я тот самый дух, который отстроил