в голову, и я надеялась, что тема его зацепит.
– Что? – проскулил он.
Я повторила вопрос.
– Электрогитару, – едва слышно прошелестел он.
В иной ситуации я бы закатила глаза и вздохнула. Он хотел электрогитару! Далеко не в первый раз меня принимали за человека, который ничего не смыслит в музыке и инструментах. Но все равно это было досадно.
– А какую именно? С веерными ладами? Безголовую? С веерными ладами и безголовую? Двухгрифовую?
Если он и был удивлен, что я спрашиваю его о чем-то столь неуместном, как гитара, в то время как он пытается не блевать от боли, то не показал это и сдавленным голосом ответил:
– Безголовую.
Что ж, хорошо. Будем плясать отсюда! Я еще поддала газу и продолжила развивать успех:
– А сколько струн?
На этот раз он ответил быстрее:
– Шесть.
– А материал какой?
Принуждая к разговору, я, вероятно, раздражала его, но надеялась тем самым направить его мысли в иную сторону. А чтобы он не подумал, будто я не разбираюсь в теме, я добавила конкретики:
– Плесневый или волнистый клен?
– Волнистый! – выдохнул он, сжимая руку в кулак и ударяя ею по колену.
– Волнистый классный, – согласилась я, стискивая зубы и молясь про себя, чтобы ему стало легче.
О боже! Еще пять минут. До больницы оставалось пять, а может, четыре минуты, если бы мне удалось обогнать тихоходов, двигавшихся перед нами.
– А гриф какой?
– Не знаю! – Он почти ревел.
А ты не реви. Ты не реви. У меня всегда наворачивались слезы, когда другие плакали. Это было как проклятие.
– Клен «птичий глаз» хорошо смотрится с волнистым, – практически выкрикнула я, как если бы крик мог помешать его слезам выплеснуться наружу. – Извини, что ору, но ты меня пугаешь. Клянусь, буду ехать как можно быстрее! Если не будешь плакать, то обещаю через знакомых сделать тебе скидку на гитару, окей? Ты только не плачь.
Он глухо кашлянул. Этот звук был чертовски похож на смех. Сдавленный, болезненный, но все-таки смех.
Сворачивая направо, я покосилась на него: на щеках все еще были следы от слез, но, пожалуй…
Еще один поворот направо – и машина, проехав больничную стоянку, остановилась перед входом в отделение неотложной помощи.
– Мы на месте. Мы на месте. У тебя все будет хорошо. Можешь забрать мой аппендикс. Думаю, он в порядке.
На это Эймос ничего не сказал, но явно попытался поднять большой палец, когда я припарковалась перед стеклянными дверями и помогла ему выйти. Одной рукой я обхватила его за спину, а он, растекаясь, как желе, навалился на меня всем телом. Колени у него подкашивались. Казалось, он передвигает ногами ценой невероятных усилий.
Раньше мне не случалось бывать в отделении неотложной помощи, и я почему-то ожидала, что навстречу нам выбегут с каталкой или хотя бы с инвалидной коляской, но женщина за стойкой даже не подняла на нас глаз.
Эймос со стоном осел на стул.
Я только начала объяснять ей, что случилось, и тут ощутила рядом чье-то присутствие. Мужчина был смуглым, с темно-карими глазами. Совершенно