бы женщина вроде тебя. Хорошо бы всех мужиков, кроме меня, убили. Хочешь, я твоим любимым сынком буду?
– Ну, это тебе слабо… – отозвался чей-то голос.
Потом мы кое-как доехали, я добралась до постели, а наутро Арметта напекла вафель с тростниковым сиропом.
Глава вторая
В тот же вечер народ пообщительней по обычаю собрался на веранде городской лавки. Тут были все игроки во «флоридский сброс» и «одиннадцать»[18]. Завидев меня, они закричали, что вечером придут в полном составе, и не обманули.
– Если ты за байками приехала, то здесь у нас самое место, – сказал Джордж Томас. – Сейчас навру тебе всякого до небес!
– И мы. Я лучшего друга привел, Джина Брэзла. Так что лось, считай, с горы спустился[19]…
– Наврем так, что в глазах потемнеет, – подтвердил тот самый Джин.
Вечер вышел замечательный, со сказками, смехом, болтовней. Сидели на крыльце, ели пряник, запивали пахтой, некоторые принесли с собой енотий корень, но не хлестали из горла, а только прихлебывали, как положено в приличном обществе. А сказок рассказали на целый том! Были всем известные про двух ирландцев, Пэта и Майка (или про двух евреев, тоже с характерными именами). Были европейские – одни в чистом виде («Джек и бобовый стебель»), другие с небольшими местными вариациями. Но негритянское воображение столь богато, что ему почти не требуется подпитка со стороны. Скромный сын Агари[20] предстал, как Иосиф, в великолепном наряде и красовался перед нами так и сяк. Каждый в тот вечер был Иосиф-сказочник.
На той стороне улицы в церкви Св. Лаврентия собрались методисты под предводительством Стива Никсона, к нам долетали звуки гимнов и общего покаяния[21]. Заговорили о церкви и церковниках.
– Я священникам лапки кроличьей не дам[22], – сказал Эллис Джонс. – Встречаются хорошие, но большинство только дуром голосят и руками машут, и никакого призвания у них нет.
– Обычные паршивцы, не лучше нас, – добавил Би Мозли. – Рот тоже щелью прорезан. У кого крестом прорезан, только тот и не врет, а остальные все врут.
– Тяжело на жаре-то батрачить, вот и слышат глас божий, через одного идут в проповедники, – вставила женщина, почему-то носившая имя Золотце[23]. – Я слышала, один брат делянку раскорчевывал, а жара страшенная была, такая жара, что жернов растаял и утек в тенек отдохнуть. Устал брат, сел на бревно и принялся ворчать:
– Хребет перетрешь на этой работе! Как ни старайся, а наемщик торопит, да начальник грозит. Надоело! Хорошо живется проповеднику: народ всегда поможет, все за тебя сделает…
Огляделся он, увидел узенькую тень вдоль бревна и лег в нее, к бревну поближе. Лег и говорит:
– Дай мне знак, Господи! Давай так: если ты меня сейчас на ту сторону бревна не перекинешь, значит, ты меня призвал проповедовать.
Ну, Бог, конечно, не перекинул, а тот обрадовался и пошел всем рассказывать, что Господь его проповедовать