смотрел на Шандора внимательно и как будто с симпатией. Будто он понимал больше, чем Шандор мог предположить. Будто бы имел право так смотреть. Вздохнул и объяснил: – Видишь ли, мы с твоим отцом повздорили. Он не хотел, чтоб я тебя забирал. Начал драку. Я ему, как бы объяснить, стёр память о тебе. Отправил в иное место.
Шандор застыл на миг – и стрелой выбежал во двор. Может, отец во дворе, может быть, в лесу, может быть, незнакомец врёт, потому что ведь не может такого быть, чтобы отец куда-то делся, не может быть, чтобы…
Незнакомец не бросился за Шандором вслед, но почему-то появился у забора. Прямо из воздуха – всё такой же спокойный, основательный.
– Понимаешь, ты всё равно пойдёшь со мной.
Шандор старался запомнить всё, что видит и ощущает, как учил отец. Что подо мной? Скамейка и крапива. Что за моей спиной? Стена сарая, и краска на ней, как обычно, шелушится. Надо бы обновить, и на скамейке тоже, а крапиву оставить – пусть растёт, не всё же лютикам да ромашкам. Шандор чуть наклонился и погладил колкий лист – ладонь обожгло болью, вот спасибо. А ещё лучше сейчас было бы нырнуть в ледяную воду. Надо мной небо. Кто передо мной?
На фоне забора и разросшихся как попало кустов малины перед Шандором, сев на корточки, застыл человек в чёрном и бордовом и терпеливо ждал, пока Шандор ответит. Коротко стриженные волосы, рельефные ладони. Шандор сразу подумал, что таких ладоней могла бы, пожалуй, слушаться земля. Они могли бы нежно сажать семечки и подпирать рассаду маленькими колышками. Но земли под ногтями человека не было.
– Боишься?
Шандор покачал головой.
– Это правильно. – Человек всё смотрел ему в глаза, будто искал там – разрешение? Может, прощение? – Потому что всё, что я сделаю, я сделаю во благо. А теперь встань наконец и пойдём со мной.
Он не стал дожидаться, пока Шандор последует за ним, встал, отряхнул штаны от налипших травинок и пошёл к калитке. Шандор, не шевелясь, смотрел ему в спину: одет в бордовое пальто, – как можно летом ходить в бордовом пальто? – а потом его словно обожгло всего целиком. Так бывает, если попасть в особую точку на локте – чистая боль сперва взрывается и ослепляет. Шандор вцепился в скамейку и зашипел сквозь зубы. От сердца к опекуну будто протянулась нить и теперь натянулась до предела.
– Ну? Ты идёшь или нет? – Наставник замер у калитки, обернулся. – Я не хочу делать тебе ещё больнее. Ты сам напрашиваешься. Никто не вынуждает.
– Я не… – У Шандора на глазах выступили слёзы, говорить тоже было тяжело, как будто бы он вот-вот выблевал сердце на траву. – Вы… так неправильно…
– Он ещё спорит, ты смотри… – опекун покачал головой. – Я считаю до трёх. Раз.
Он отодвинул тронутый ржавчиной засов.
– Два.
Открыл калитку.
– Три, – сделал шаг на улицу, и Шандор, кажется, всё-таки пробежал пару шагов за нитью, прежде чем потерять сознание.
Ранним утром погожего летнего дня на поляне, что в стороне от дороги, спорили двое. Один, одетый во всё чёрное, сидел,