избушки было жарко, пахло печным дымом и сухими травами, которые были развешены по стенам. По центру избы стояла большая русская печь, в которой потрескивали поленья. На печи горой возвышались подушки, прикрытые сверху ярким лоскутным одеялом.
В избушке было всего одно маленькое оконце, которое почти не пропускало свет, отчего внутри царил полумрак. У окна стоял деревянный стол с двумя широкими лавками по бокам. Другой мебели не было, да она и не поместилась бы здесь.
Когда низкая дверь распахнулась, впустив внутрь порыв ветра, с печи сразу же спрыгнул большой чёрный кот. Он выгнул спину дугой, потягиваясь, широко зевнул и громко мяукнул хриплым голосом.
– Брысь, Уголёк!
Горбатая старуха с длинными косами строго взглянула на кота и повесила свою промокшую насквозь накидку на ржавый гвоздь, торчащий возле двери.
Старуху звали Захария. Она была такой старой, что её уже клонило книзу, отчего на спине её рос большой безобразный горб. Остановившись у топящейся печи, Захария склонила голову к свёртку, который держала в руках и понюхала спящего ребёнка. Её некрасивое бородавчатое лицо с огромным горбатым носом и тонкими, как нитки, губами стало напряжённым и суровым. Седые брови нахмурились, желваки, обтянутые тонкой морщинистой кожей, заходили ходуном.
Положив свёрток на деревянный стол, она небрежными движениями развернула пелёнку. Крохотная девочка, проснувшись и почувствовав свободу, засеменила ножками, взмахнула ручками и, испугавшись незнакомой, страшной старухи, склонившейся над ней, громко закричала.
Захария покачала головой, облизнула кривой указательный палец и дотронулась им до тёмного пятна на щеке ребёнка. Быстро отдёрнув палец, она нахмурилась ещё сильнее. Потом она села на лавку и задумалась, почёсывая свою седую голову.
Девочка кричала, но Захария будто не слышала её душераздирающего крика. Её лицо, покрытое глубокими морщинами, было серьёзным и напряжённым. Она уставилась в деревянную стену перед собой, но, казалось, смотрела сквозь неё, при этом глаза её из прозрачно-голубых стали тёмно-синими. Удивительно, но цвет глаз этой древней старухи был ярким и глубоким, как у молодой девушки.
Захария поправила седые косы, лежащие на груди, поднялась с лавки и сняла со стены несколько пучков сухой травы. Девочка продолжала громко кричать, и старуха недовольно махнула на неё рукой.
– Ах ты, поганка! Помолчала бы лучше! – низким хриплым голосом проговорила она.
Потом она положила травы в деревянную ступку, залила их тёмным маслом, взяла горсть соли, пошептала на неё несколько неразборчивых слов и бросила соль в ступку. После этого она начала яростно толочь траву, без конца бормоча что-то себе под нос. Натерев получившейся пряной смесью красное от напряжения тельце кричащей девочки, Захария положила её на пелёнку и, наклонившись, достала из-под стола кадушку с ржаным тестом, которое уже ползло через край.
Чёрный кот, сидящий на лавке, внимательно смотрел на происходящее