и имя им Навь, Явь и Правь! Да будет так!
На последнем слове свет луча, пронзающего меня, стал нестерпимым клинком, который, как божественное перо, высек на теле моем горящие золотом руны, повторяющие письмена клятвы и запечатывающие во мне истинность сказанных слов. Нестерпимая боль мигом угасла и превратилась в неописуемый восторг, очень странно переводя физические страдания в эмоциональный экстаз.
Затем свет угас, я увидела вокруг себя только мягкий медово-золотистый свет, заливающий ложи Верховных и под хор сотни голосов, вторящих громогласному Велесу: «Приветствуем тебя, Верховная, среди равных! Принимаем тебя равной среди Верховных!» Трибуна, на которой я стояла переместилась в ложу, в которой я неоднократно сидела, будучи ребенком на коленях Дедо. Теперь я неожиданно заняла его Престол. Это было действительно тяжкой обязанностью, к которой я не была готова.
Но это было только начало, совет Верховных продолжался…
Глава 13
Азъ Есмь XIII
В тот момент, когда все начали приветствовать нового члена этого собрания, хотя, наверное, правильно было бы сказать, членшу, мне аж захотелось встать от величия этого момента. У нас даже при принятии в Комсомол не было такого пафоса… Я вообще ожидал, что в конце они должны были хором запеть «Интернационал», ну или хотя бы «Боже царя храни», но они буднично продолжили обсуждение дел.
Хотя, когда меня приняли в Комсомол, то после собрания мы тоже просто продолжили работу в слесарных мастерских. К тому моменту прошло уже два года, как я познакомился с Кузьмичом.
После истории с негром он пристроил меня в ремесленное училище при мастерских порта, я осваивал слесарное дело, а попутно уроки жизни, что за все ошибки нужно платить.
Жить я остался у Никифора Кузьмича, на территории порта в Камышовой бухте, а вот в училище приходилось ходить через весь город в район Южной бухты, и обычно по дороге меня поджидала ватага Мишки Крота. И, конечно, они спрашивали с меня за старый карточный долг. Я понимал, что это не вопрос карточного долга, Крот не мог смириться с тем, что я пошел против его воли и ушел из банды. Просто так он никого не отпускал, иначе потерял бы свой авторитет. Мишка был старше меня на два года, он родился с монобрахией, дефектом левой руки – она была маленькая, четырехпалая, собственно потому и прозвище он такое получил. Но правая рука компенсировала его каличность, он мог подтягиваться и отжиматься на одной руке. Говорят, однажды он одним ударом убил пьяного матроса. Это, конечно, было больше похоже на брехню, но я не раз ощущал на себе тяжесть его кулака.
Кузьмич обычно не вмешивался, когда я приходил в синяках и ссадинах, он считал, что пацаны и должны драться, но когда я после очередных побоев домой еле дополз, он озадачился:
– Ну, поведай мне, мил друг, что же это за каток по тебе проехал? Тебя сквозь строй никак прогнали? Или ты не сопротивлялся?
– Посопротивляешься, когда тебя четверо держат, а один обхаживает… – буркнул я.
–