в нее шарик. Я наклонился и понюхал – пахло странно.
– Что это такое? – переспросил я.
– Говорю же тебе!
Я покатал шарик в ладони.
– И как это есть?
– Как хочешь!
Я вспомнил, что японцы едят исключительно палочками.
– Взял бы и палочки тогда, – сказал я.
Брат помотал головой.
– Нет у них палочек.
– Как так?
– Вот так.
– А чем они едят?
– Вилками.
Я вздохнул. Это бросало тень на наших японцев. Я бы на их месте даже пил палочками.
Я уперся – не буду есть вилками! – мы долго думали, а потом побежали во двор и сковырнули с сирени несколько веточек. Веточки были неровные, узловатые, не очень крепкие, но ничего более подходящего нам в голову не пришло.
На кухне я достал чайное блюдце и выложил на него шарик.
– Погоди, – сказал брат, – давай тогда уж по всем правилам.
Он юркнул в коридор, приволок коробку из-под обуви, поставил на пол посреди кухни и скомандовал:
– Садись.
Я опешил.
– На коробку?
Брат закатил глаза.
– На пол!
Я медленно опустился на корточки.
– Они что, на полу сидят?
Брат взял блюдце с шариком и поставил на коробку. Сам сел напротив меня.
– Нет, не на полу. У них – такие маленькие табуреточки, крошечные.
Я кивнул.
– А столики, – продолжал он, – тоже – низенькие совсем. Чисто Япония.
Я ликовал.
– Ну, – он показал на шарик, – давай.
– А ты?
– Я пас. Я там у них этого добра объелся. От него пить хочется.
Я вздохнул. Поджал под себя ноги. Выбрал две веточки постройней, кое-как пристроил их между пальцами.
Но схватить шарик никак не удавалось. Я пробовал и так, и сяк, катал его по блюдцу, один раз столкнул на коробку, и он даже начал крошиться.
– Бери руками, – говорил брат нетерпеливо, – хватить мучиться.
А я чуть не плакал – до того мне хотелось все сделать по правилам. В конце концов, я сложил веточки на манер рельс, закатил на них шарик и, придерживая второй рукой, сунул в рот.
Вкус был странный – кисло-соленый, вязкий. Во рту шарик рассыпался на множество сухих мелких катышков и каждый из них приходилось раскусывать по отдельности. Я жевал и не знал, нравится мне то, что я жую, или нет.
Я закрыл глаза и представил себя лучником, сидящим у костра. Шуршит от ветра высокая трава. В подножия скал бьются отчаянно волны, рассыпаются пеной. Встают рядами горные хребты, надевая белые снежные шлемы. У моих ног – верный лук, резной колчан. Потрескивает в ночи костер. В моей руке палочки, по ним бежит вязь иероглифов.
В жизни не ел ничего вкуснее.
Зашел дед.
– Бастуете?
Мы встали с пола.
Дед посмотрел на нас, на коробку, на блюдце, на веточки в моей руке. Крякнул, полез в хлебницу.
Мы пошли во двор.
– Что скажешь? – спрашивал брат.
– Япония, – отвечал я с придыханием.
– Да.
Мы