замкнутого пространства. Спать как-то никто не соглашался. Только сопели шумно.
Голень шагающих капель.
…к …Ммммолоток… к… к…
Мне нравится.
…Кто здесь?
…Или вы закроете рты, или я приму меры. Говорю вам: здесь кто-то есть.
…А это на горизонте маячат фигуры рабочих. Они деловито влекут за собой нужный инструмент, и уже готова подняться вокруг недоразумения суета, и уже явственно рядом натужное сопение: а н-на тебе!..
Чтобы не высовывался?
Что все это значит?
Значит?
Значит, старый вопрос.
Так какие у него цели?
А… простите, зовут вас-с?… Изумительно. Да вы проходите, не стесняйтесь… сь, чувствуйте себя ма-ма-ма!..
…Да… то… сь? Тось… сь… сь…
«Кто здесь?» да «Кто здесь?». Да кто здесь может быть?
Я уже слышал это. Тут постоянно это слышно: болото. Будет болото – будет и все остальное.
…и получается, что все средства, которые были и будут когда-либо использованы, обусловлены исключительно содержанием окружения. Но это неинтересно. Это скучно, в конце концов, интереснее тот, кто должен был уйти и ушел. Это – симптом.
Или шизофреноид?
…Здесь кто-нибудь есть?
Звон капель, взрезающих мрак.
2
Низкий бетонный потолок с разводами потеков навис, уходя корнями в темноту, слежавшийся песок под ногами больше не проваливался. Больше не тянулась вдоль трещин цепкая проволока узловатых сучьев, никогда не видевших света, – притихший коридор разросся чуть не до размеров пустого подземного гаража. Бункера, онемевшего под тяжестью своей глубины. «…Но пиченьку-то мы можем себе позволить на ночь?..» – раздался прямо посреди мертвой тишины убедительный мужской голос с хриплыми интонациями стоического терпения, тут же раздраженно перекрытый несколькими децибелами выше: «Довольно уже было на сегодня пиченек и бумажек!..»
Тихий безлюдный коридор дальше темнел сваями кубических опор. Запах тут стоял неожиданно знакомый, как в прихожей реанимационного отделения. Впрочем, нет, не совсем пустой и безлюдный. Тут опять кто-то был, здесь тоже кто-то топтался – путаясь в белье, недобро прищуриваясь глазами, какие-то беспризорные тени на убитых горем больничных стенах, ломкие и понурые. Персонал из дежурной части и, судя по всему, их пассия в спутавшейся у ног просторной белой рубахе. Зажатый в самый дальний угол к сдвоенным стеклянным дверям щуплый мужчина был сердит и встрепан. Он настороженными глазами наблюдал, как двое рослых молодцов в медицинских халатах и шапочках с тесемками теснили его ближе к дверям, разведя в стороны ладони и стараясь не делать резких движений.
Главврач стоял у горизонта событий, как полководец в преддверии поворотного момента истории.
– И куда это, интересно, вы собрались? – спросил он неприятным голосом.
Тонувший во мраке конец коридора выглядел так, словно это был конечный пункт для всего живого. Там что-то капало.
– Учтите, у меня волосатые руки, – предупредил мужчина в нижнем, не спуская недоверчивых