к смерти – неизбежная, и потому обесценившаяся, – дает ей много мудрости и понемногу вместе с жизнью забирает из памяти плохие дни. И вот уже она ничего не ждет и ни о чем не мечтает, и вся любовь, и все амбиции покидают ее тело, оставляя лишь одну мысль: ее простая жизнь была прекрасна. Она уже не помнила одиночества и не знала вкуса горечи, потому что забыла о питавшей ее чувства любви, и время от времени тяжело вздыхала, потому что не могла дышать свободно в сковавших ее бинтах.
Она мысленно дотронулась до их связи, не взывая к ней, но лелея и лаская то, что приносило ей много горя и радости. «Один умирает,– подумала Вейгела, – чтобы жил другой».
– Матушка должна понять, – Вейгела провела пальцем по острому лезвию, никогда не знавшему крови. – Но если не поймет… То не все ли равно?
– Но сделаю ли? – продолжала думать Вейгела. – Хватит ли мне духу? Я так хочу жить, я так люблю жить! И этот свет, и это небо, и эти лилии, и матушку, и отца, и сестер…
Вейгела осеклась. Это были не ее чувства, они были тем, что она забирала у Модеста через связующую их пуповину.
– Модест.
– Да?
– Ты привезешь мне ирисы из Вен-Аля?
– Зачем тебе ирисы? Рой известен своими розами.
– Я читала, что в одном местечке, в Блэкстоке, растут ирисы удивительной красоты.
– Я привезу тебе все, что захочешь, – пообещал Модест. – Когда вернусь.
– Пусть это будут белые ирисы.
Вейгела приставила острие кортика к толстой артерии. Кончик лезвия уколол кожу, и она почувствовала, как по шее одна за другой побежали липкие дорожки крови.
«Себя не жаль, себя не жаль, себя не жаль! – твердила она сквозь накатывающие слезы. – Но жаль эту потерявшуюся, бесконечно страдающую женщину, и жаль это солнце, и жаль людей, которые будут плакать по мне и болеть за меня. Так пусть в этой боли они обретут силу.
Смотри, Аксенсорем, за тебя умирает принцесса крови, принцесса Вороньего гнезда!»
– …За сим есть Слово Великое мое!
Глава 7. …чтобы жил другой
От окраины до центра столицы вела длинная аллея – непрерывающаяся змейка вечнозеленых деревьев, ползущая через серые промозглые окраины, густонаселенные лавочниками, торгашами, ворами и проститутками, терявшаяся летом в общей зелени парков и выныривающая у Ордалии, чтобы, минуя Академию художеств, дойти до самого Партицита – главной площади столицы, печально известной многочисленными восстаниями и все еще наводящей некоторое оцепенение на впечатлительные натуры, чьи отцы и мужья стали жертвами недавних событий. Небольшой кирпичный коридор, который строили как одно из укреплений (впрочем, так и не достроили), упирался в Золотые ворота Амбрека, огромнейшей императорской резиденции, чьи замки стояли с мая и до самого октября на розовой подушке необозримого сада; в буйстве его красок Белый замок, обозначенный золотом башен на небосклоне, возвышался, подобно могучему атланту. А в его недрах, под тяжестью чужой земли и каменной кладки, полное тревог, обезумевшее