внезапно обретший свободу человек.
Вскоре же, к великой радости художника, Кимико объявила, что у них будет ребёнок, и свободного времени у Хиросигэ совсем не стало. Дни и ночи он проводил, ухаживая за женой, и всё реже и реже совершал обходы, предпочитая поручать их молодому подчинённому. Но как-то раз его помощник заболел, и пришлось Хиросигэ самому выйти в зимние сумерки.
Ветер трепал его волосы. Ночной холод проникал сквозь одежду; от него не спасала лёгкая хаори, накинутая поверх кимоно. Хиросигэ уже решил возвращаться домой, когда заметил два слабых огонька, вспыхнувших на другом конце замкового двора. Самурай подошёл поближе: возле стены стоял тэнгу. Издалека его можно было принять за каменное изваяние, лишь жёлтые глаза сверкали на фоне тёмного камня.
– Здравствуй, Дзюэмон, – поприветствовал он самурая. – Я поджидаю тебя уже несколько месяцев, но ты давно не совершаешь обходов и, должно быть, совсем забыл о нашем разговоре.
– Не мудрено и забыть, – покачал головой Хиросигэ. – Ни много ни мало, а двадцать лет прошло с тех пор.
– Верно. Некогда я помог мальчику найти призвание и сегодня пришёл к мужчине за ответной помощью.
Испугался тогда Хиросигэ, ибо ему показалось, что знает, какую плату потребует тэнгу.
– Моего сына ты не получишь! – изменившись в лице, отпрянул самурай.
– Не о сыне речь. Какая польза мне от ребёнка? – разгневался тэнгу. – Ты добросовестно учился и овладел гравюрой в совершенстве. Теперь же твоё искусство должно послужить сохранению Эдо.
– Значит, городу грозит опасность? – вздрогнул художник. – Но откуда: от огня или от воды, от земли или, быть может, от людей?
– Есть сила страшнее огня и воды, – ответил ему тенгу. – Всё в этом мире меняет она, и скоро не станет Эдо. Но твоё искусство способно сохранить город.
– Моё искусство? – усомнился Хиросигэ. – Но в нём нет ни капли магии.
– Неправда: в каждой из твоих гравюр есть толика волшебства, хранящего город. Но чтобы оно подействовало, нужно нарисовать многие десятки, а может быть, и сотню картин Эдо.
– Я всё равно не понимаю, – покачал головой художник. – Разве могут кисть, перо и немного краски спасти город?
– Ты сохранишь его на века, даю слово.
– Что ж, я снова поверю тебе, тэнгу, – склонил голову Хиросигэ. – И не успокоюсь, пока не запечатлею каждый квартал, каждый мост и каждый фруктовый сад восточной столицы.
Поклонились друг другу самурай и тэнгу и разошлись.
На следующий день принялся Хиросигэ за работу. Задумал он небывалое – нарисовать не просто гравюры Эдо, но составить из них единую композицию, чтобы любой желающий смог проследовать за его пером по самым прекрасным местам города. Не отрывая взгляда от гравюр, пройти от самой старой в Эдо переправы вдоль несущей мутные воды реки Сумида и до квартала Сиба. А затем, минуя город, подняться на вершину холма Туманная застава и оттуда окинуть взглядом пройденный путь.
– Я назову их «Сто видов