задумчиво смотрел на них, вертя глобус. Рыжий хлюпик нервно почесывал щеки, покрытые рыжеватой щетиной, смахивавшей на филлоксеру. И вдруг его прорвало:
– Во-первых, я раньше сюда приехал! Во-вторых, мои картины более гогеновские. У меня и палитра, и фактура, и видение мира как у него, туристы это сразу чувствуют, и я не понимаю, с какой стати должен уступать кому-то свое место. К тому же я работаю сам, а его картины пишут китайцы у Паавы. Но когда я хочу назвать свою мастерскую Дом наслаждений, мне, по вашей милости, запрещают городские власти, заявляя, что дом с таким названием уже есть и находится на авеню Генерала де Голля!
Кон подошел к столу, выдвинул второй ящик справа, где Бизьен трепетно хранил свои сигары, и взял одну.
– Не отказывайте себе ни в чем, приятель, – сказал Бизьен. – Кстати, жена моя сейчас дома одна.
– Нет уж, – отозвался Кон, – не надейтесь. Тут я вам не помощник.
Он обрезал кончик сигары, поднес спичку, выпустил дым и строго указал пальцем на конкурента:
– Вы бездарность, Вердуйе. Вы даже на собственном лице не умеете изобразить то, что надо. Это вы-то Гоген? Ой, не могу! Вы похожи на блоху, подхватившую насморк.
Вердуйе позеленел – бесспорно, это была его самая большая удача по части цветового решения.
– Мои работы покупают во всем мире! У меня контракт с “Галери Лафайет”!
– А насчет того, чтобы назвать ваше фарэ Домом наслаждений, спросите у любой таитянки из тех, кого вы донимали своими талантами. Говорят, им приходится трудиться целый час, чтобы вы от эскиза перешли к делу, но даже при гениальных дарованиях крошки Унано все, чего удается от вас добиться, по мелкости формата уступает разве что китайским миниатюрам.
– Ну-ну, – перебил Бизьен Кона. – Вердуйе имеет полное право на любой формат. Нас это не касается.
Вердуйе чуть не плакал:
– Это мерзкая клевета!
– У вас нет ни капли темперамента! Да какой из вас Гоген…
Бизьен поднял руку, чтобы его унять.
– Позвольте, месье Кон. Должен заметить, что у Вердуйе есть перед вами одно важное преимущество. Он связан с нашим гением родственно-исторической связью.
Вердуйе вспыхнул от удовольствия и скромно потупился.
– Он внучатый племянник жандарма Клаври, изводившего Гогена до последних дней жизни.
– Ух ты черт, не знал! – воскликнул Кон, не сумев скрыть невольного восхищения.
– Вердуйе – наша ценнейшая историческая реликвия, – заключил Бизьен.
Вердуйе светился от гордости.
– Клаври – мой двоюродный дед с материнской стороны, это он привлек Гогена к суду, обвинив в “посягательстве на престиж жандармского корпуса путем оскорблений, грубой брани и провокаций”. У меня есть документы, подтверждающие это.
Кон всякий раз испытывал волнение, когда видел перед собой живую ниточку, тянущуюся к одному из великих покойников нашей истории.
Если