рушиться. Все началось в 1989 году с отмены двадцатипятирублевых советских купюр. Ползли слухи, что с деньгами вот-вот «что-то будет»: не то заморозят вклады, не то вообще отберут. Как и многие, мои родители сняли сбережения со сберкнижки и скупали доллары, по жестокому курсу, только бы деньги спасти. Но в январе нового, 1991 года, правительство отменило пятидесяти- и сторублевки, позволив гражданам обменять старые купюры на новые в размере не более трехсот рублей, то есть, месячной зарплаты. Летом 1992 года появилось очередное новое слово «ваучер», заявленное как доля государственной собственности, которая через «приватизацию» достанется каждому. Большинство не знали, что делать с этими ваучерами, красивые бумажки стремительно обесценивалась, и вскоре пришло тошнотворное понимание, что нас всех, попросту говоря, облапошили.
Квартиры все еще давали очередникам. Очередь – на четверть века вперед. Зато появилась «возможность» приобрести по рыночной цене. Средняя зарплата позволяла это сделать, если копить лет сто.
Я не мог понять: то ли я дурак, то ли свершается нечто чудовищное. Кто так взвинтил цены, что для покупки жилья не хватит всей человеческой жизни? Каким таким чудом в наше время, в нашем городе, строить семью?
Как лично мне, молодому-здоровому, дальше жить?
Родители изумились, увидев меня в калитке своей дачи. Мутное объяснение, почему я здесь и, к тому же, один, приняли с вежливой фальшью. Я понимал, не стоит тянуть, но не мог подступиться к настоящей цели визита и слонялся по саду, а они за мною следили, будто за зигзагами шаровой молнии.
Подоспел и обед. Уселись за стол. Дружная семья. Знакомая сервировка. Все как всегда, нет никакого повода волноваться. Зелень своя, прямо с грядки. Чеснок зол и сладок, борщ удался. А котлетки-то, котлетки. Мои любимые.
Наконец, я откашлялся…
– Папа… мама… я приехал не просто так…
Они притихли.
– Нужно решить одну проблему…
Окаменели.
– Я долго думал. И пришел к выводу… Мне тяжело это вам предлагать, но я не вижу другого выхода. Как ни крути, мы теперь две семьи… Семья – это отдельная жизнь, согласитесь. Но вы же знаете, перспективы практически нет. В общем, нам нужно подумать, как бы нашу квартиру… общую нашу квартиру… разменять.
Переглянулись. Уткнулись в тарелки. Продолжили есть с преувеличенным аппетитом.
– Этого не будет, – отрезала мама.
– Мы вас не гоним, – добавил отец.
Судя по слаженности ответов, они давно все решили. Я помрачнел:
– Вы хотите смерти моей любви?
Заулыбались. Взрослые люди, для которых любовь – лишь повод к улыбке. Меня взбесил их умудренный цинизм. Я поднялся из-за стола.
– Ну вот что… Вы, конечно, мои родители, я вас уважаю. Не хотите помочь, так и скажите, не обижусь. Хоть это и трудно и, кажется, невозможно, я все равно буду строить семью. Но если вы откажете… вы рискуете больше меня не увидеть!
С обеда разошлись скорбно, как с похорон. Знойная тишь навалилась, давила на мозг. Птицы не пели, собаки