готовиться к третьему в году рыбному лову – так называемой плавне. Смолили и конопатили будары, чинили снасти для лова рыбы. В середине сентября начиналась заготовка на зиму сена.
Кому выпадала по жребию очередь нести сторожевую службу, отправлялись в начале лета на форпосты Яицкой оборонительной линии, где проводили время до самой зимы, возвращаясь в родные курени как раз к четвертому рыбному лову в конце ноября.
Дети бедноты, помогая родителям по хозяйству, все лето трудились наравне со взрослыми. Старшины же и яицкие богатеи своих отпрысков работой не неволили, давая им полную свободу.
Мартемьян Бородин со своими ребятами днями проводил на речке Чаган или на степных сыртах, на охоте. Охоту, по старинному казачьему обычаю, они называли «гульбой». Охотились в основном пешими, только у Матюшки Бородина да еще у нескольких казачат были кони. Самопалов и ружей тоже было раз, два и обчелся. Казачата наловчились стрелять из тугих татарских луков, которые имелись почитай в каждом казачьем дворе. Некоторые выпросили у родителей боевые казачьи шашки.
– Атаман, теперя можно и в поход за зипунами отправляться, – подмигнул Мартемьяну грамотный, почитывающий исторические книжицы Андрюха Овчинников. – Я буду, чур, Стенькой Разиным, а ты, Мартемьян, – головным донским атаманом…
– Ну нет уж, – отрицательно затряс головой строптивый Бородин, – врешь, Андрюха, Стенькой Разиным буду я! А ты – моим верным есаулом-помощником.
– Так ведь Стенька Разин был крамольником и душегубцем, – охладил их горячий спор рассудительный Андрей Витошнов. – Он супротив государя пошел, и ему за то в Москве, на Болоте, руки-ноги поотрубали… Он, разбойник, и к нашему городку приступал, да казаки приступ отбили. Он и ушел ни с чем, не солоно хлебавши. Утерли ему неумытое рыло наши деды да прадеды.
– А ты откель все это знаешь, Андрей? – удивился Матюшка Бородин.
– Старшие сказывали, – уклончиво ответил Витошнов.
– Ну тогда, Овчина, так и быть, будь ты Стенькой разбойником, а я супротив своих не ходок, – решительно переменил позицию Мартемьян Бородин.
– А мне все едино, – бесшабашно и лихо тряхнул русым казачьим чубом Андрей Овчинников. – Мне лишь бы за простых казаков, а там можно и супротив царя… Что он нам, на Москве, хорошего сделал?..
На гульбу двинули в конце недели всем «войском». В самом начале, едва отошли от Яицкого городка версты на три, Матюшка Бородин подрался со скандальным типом Митькой Лысовым, не признававшим никаких авторитетов кроме тяжелого ременного арапника собственного папаши, частенько потчевавшего его по одному интересному месту за всяческие непозволительные проделки.
– Гэй, лыцари мои степные, а ну вяжи смутьяна! – гневно указывал на своего противника Митьку шмыгавший разбитой сопаткой Мартемьян Бородин.
– Токмо подойди, эгей! – пятясь по рачьи от обступивших его казачат старшинской послушной стороны,